Божья коровка
Шрифт:
– А зачем так сложно? Взять и просто недовесить.
– Что ты, Боря! – дядя Миша удивился. – Тех, кто этим занимается, ОБХСС [45] мгновенно выловит. В зале есть контрольные весы, любой может подойти к ним и проверить. Жалоба в милицию – и у магазина неприятности. Придут и сделают контрольную закупку. Не хватит двадцать грамм – статья. Обсчитаешь больше, чем на 20 копеек, – тоже. Чуть меньше – протокол и штраф, а продавца уволят. Пара граммов, две копейки – ерунда, только пальцем погрозят. Поэтому никто не хулиганит, и заведующие за этим смотрят. Поймают на большом обвесе, прогонят тут же. Зачем директору беда? Ей за такое – выговор, и должность может потерять.
45
ОБХСС – отдел борьбы с хищениями социалистической собственности в составе МВД
Напарник выбросил окурок.
– Но это – мелочь, – продолжил, потянувшись, – на поддержку продавцам. У них зарплата 70 рублей, на масло и колбаску не хватает, ну, а кушать хочется. Большие деньги получают на другом. Продукты – это не железо. У того вес не изменяется, здесь – иначе. И колбаса, и сыр, и мясо высыхают при хранении в холодильной камере. Мука и крупы теряют в весе при переносе их в мешках. Опять же государство понимает. Есть нормы на усушку и утруску. На то, что поставляется в бутылках, – процент по стеклобою. И если их не допустить… Ты понял, Боря?
– А как же кассы? – не поверил Лосев. – Оплата через них. За выручкой инкассаторы приезжают.
– Ты столик возле магазина видел? Там всякой мелочью торгуют: чай, сигареты, шоколадки. Трудящимся удобно, – хмыкнул дядя Миша. – Шел мимо и купил, чтоб в магазин не заходить. А кассы нет. Продали, сколько нужно, выручку директору отдали. Иначе не было бы у Алексеевны чем тебе платить. Да ладно б только ты. В торг нужно денег отвезти, чтоб ходовой товар подбросили, и гастроном наш выполнил план по выручке. А это премия для всех. Другие директора еще себе в карман кладут, но у Алексеевны не так. С обедами нам помогает. Для продавца он стоит 35 копеек, в столовой – 50. На разницу идут вырученные деньги. А нам с тобой и вовсе есть дают бесплатно. Поэтому директора так любят в магазине – не под себя гребет. Но ты об этом не болтай, понятно?
– Могила! – заверил Николай. – Так, значит, у меня теперь нет никакого преимущества перед другими покупателями?
– Ну, отчего ж? – поднял бровь напарник. – Кусочек мяса без костей, если рубщику поможешь. Колбаска свежая с завода… Любой дефицит, который прочим недоступен.
– Это какой?
– Черная икра, печень трески, импортные консервы, – стал перечислять напарник. – Растворимый кофе, чай «Три слона» в жестяной банке. Или курочка венгерская в пакете. Наших-то продают с головой и лапами, да еще перья, не выдернутые из нее, торчат, нужно хорошенько опалить перед готовкой. У венгерских кур тушка чистенькая, без головы и лап, даже потрошки промытые в пакетике. Слышал анекдот? – дядя Миша хохотнул. – Импортная курица говорит советской: гляди, какая я ощипанная, гладкая, розовая, в целлофане. А ты в остатках перьев, синяя, худая… Советская ей гордо отвечает: «Зато я умерла своей смертью».
Лосев засмеялся.
– Еще тебе положена бесплатная бутылка водки раз в неделю или две вина – крепленого, конечно, – сообщил напарник. – Сухое – дорогое. Но это, если нету стеклобоя.
– Так я не пью, – пожаловался Лосев.
– Продай, – пожал плечами дядя Миша. – После закрытия магазина с руками оторвут. А к ночи заберут с наценкой, но надо знать кому продать. Не то сдадут в милицию – и статью за спекуляцию навесят. Пошли работать…
С деньгами неожиданно выручил опекун. Принес 86 рублей с копейками.
– 50 – в счет долга, – пояснил. – Аванс мне дали. Ты, эта… запиши, что их принес. Другое – пенсия. В собесе мне сказали, что больш не будзе, паскольку ты теперь не инвалид. Так эта?
– Все правильно, – ответил Лосев. – Сняли с меня группу. Грузчиком работаю.
– Тады пайду, – дядя потоптался и вздохнул: – Лизка на мяне ругается, што грошы отдаю.
– Тюрьмы, значит, не боится? – хмыкнул Николай.
– Говорит, что ее не пасадять, потому как дети малые. А коли я сяду – разведется… – он махнул рукой. – Может, простишь долг? У тябе работа есть.
– Нет! – отрезал Николай. – Обокрали – возвращайте. У меня из одежды – единственное трико. Я его стираю каждый день, потому как грузчиком работаю, а оно пачкается. Скоро в тряпку превратится. И зарплата маленькая – не оденешься особо. Не тронули бы вы с Лизкой деньги, и проблемы б не случилось. Все, пока!
Дядя вновь вздохнул и удалился. Лосев дождался выходного и поехал за одеждой в ГУМ. Первым делом приобрел такое же трико, благо стоило оно три рубля с копейками. Запасные кеды обошлись в четыре. Но зато китайские, импортные. Советские стоили три рубля. А еще Николай купил рубашку с брюками, заплатив за них 27 рублей с копейками. Рубашку взял хлопчатую, хотя продавец советовала нейлоновую. Дескать, сносу нет и стирается легко. Ага, потеть в ней на экзаменах, да и стоит чуть ли не в два раза дороже. Здесь почему-то синтетика в цене. Плащ из «болоньи» продавали за 60 рублей. Николай его примерил. Сразу стало жарко, да и ткань шуршит. Ну на хрен это счастье. Он выбрал куртку из хлопчатой, грубой ткани, фактурой походившей на джинсу. И цвет такой же. Цена – всего-то семь рублей. Куртку, если верить этикетке, продавали, как рабочую, она такой и выглядела – мешковатая и неказистая. Но вот если перешить… Николай прикинул как, решив, что справится. Для начала он ее приталит, уберет ужасный воротник, заменив его на стоечку. Перешьет карманы, прострочит все яркими нитками. Их он тут же и купил, выстояв приличную очередь в отдел. Напоследок приобрел туфли и носки. Выбор глаз не радовал. Туфли сплошь все черные или коричневые, подошва из кожи или микропорки. С кожаной цена кусалась, Николай выбрал микропорку. На его взгляд, говнодавы вышли еще те, но в таких весь Минск гуляет. Летом хорошо бы шорты, только их не продавали. Николай спросил у продавщицы, и та сильно удивилась.
– Брюки до колен? Нет таких и не бывает. Это ж как трусы. В них ходить нельзя. Есть постановление Мингорисполкома, запрещающее выходить на улицу в нижнем белье. Вас милиция тут же остановит, протокол составит, штраф дадут [46] .
«М-да, – подумал Николай, – это вам не Рио де Жанейро, а кондовый СССР. Женщинам ноги показать – пожалуйста, мужикам же – парься в длинных брюках. А иначе – покушение на моральные устои общества. Дичь какая-то…»
Нагруженный покупками, он покинул ГУМ и побрел к вокзалу вдоль Ленинского проспекта. Стоял теплый майский день. Липы, растущие вдоль проезжей части, уже покрылись листвой [47] . Несмотря на центр города, дышится легко. Воздух чистый, свежий. Нет здесь дизельных машин, загрязняющих атмосферу сажей – сплошь бензиновые двигатели. И самих авто немного: те же «волги», «москвичи», «победы». Пару раз он видел иномарки, но, похоже, что еще трофейные, с войны. По центральному проспекту ездили грузовики, что его немного удивило – значит, им не запрещают. На широких тротуарах гуляют мамочки с колясками – низенькими и смешными. Мамочки выглядели привлекательно: молодые, пухлощекие, грудастые. И одеты в яркие цвета, мужики все больше в темном. Присмотревшись, Лосев разглядел, что чулки у многих женщин штопанные. Швы виднелись даже на открытых взору голенях и икрах. Не стесняются носить такие, видимо, чулки немало стоят. Вообще народ живет здесь небогато. Мужики нередко ходят в сапогах, даже кирзовых. Редко встретишь с иголочки одетого субъекта, многие в поношенных костюмах. Вещи здесь перелицовывают. Николай узнал об этом из разговора продавщиц. Ткань с изнанки ставится наружу, и костюм (пальто) становится, как новый. А чего тут удивляться? 22 года как закончилась война…
46
Не знаю, как в других городах СССР, но в Минске эта норма действовала и в 80-е.
47
В то время вдоль Ленинского проспекта (ныне – Независимости) росли роскошные липы. Их срубили, когда расширяли проезжую часть.
Воротясь домой, он занялся курткой. Распорол ее по швам, сделал выкройку и сел за швейную машину. К вечеру закончил и примерил. Получилось очень даже ничего. Куртка подходила цветом и фасоном к самодельным и фабричным брюкам. Необычный крой по этим временам, швы оранжевыми нитками, декоративная кулиска снизу. Пуговицы Лосев тоже заменил – черные пластмассовые на вогнутые из латуни. Их в ГУМе тоже продавали. Красота.
Работа в гастрономе продолжалась, и однажды Николая отрядили в помощь рубщику. Мясо в магазин поставляли в полутушах, он не раз таскал их с дядей Мишей в холодильник. После появлялся рубщик, который превращал их в готовые для продажи куски. Закончив, уходил – он обслуживал несколько магазинов.
– Важный человек, – сказал ему напарник. – Выше, чем директор ценится.
– Почему? – удивился Николай.
– Директора найти нетрудно, – улыбнулся дядя Миша. – А вот рубщика хорошего… Мясо поставляют нам с костями, ну, а покупатель хочет больше мякоти. Иван Карпович разрубает так, что косточку не видно или она едва заметна. Значит, мясо быстро продадут, и оно не будет сохнуть в холодильнике. А еще он выкроит из туши полендвичку [48] и другое мясо без костей, сделав это так, что никто потом не распознает. Полендвица – это фонд директора. Заберет себе или подчиненным выделит, но нередко все уходит нужным людям – тем, которые полезны. Мясо без костей на рынке стоит пять-шесть рублей за килограмм. Ну, а здесь – всего по два. Соображаешь?
48
Полендвица или вырезка – часть филея туши от бедренной кости и далее вперед. В белорусской и польской кухнях ее вялили и коптили, превращая в мясной деликатес.