БП
Шрифт:
Вместо драмтеатра стоит Гостинный двор с торговыми рядами, чем-то напоминающий древнюю крепость. Добротные каменные стены, выбеленные известкой, арочные ворота, закрывающиеся наглухо. Если бы не лавки и магазинчики в стенах, – вылитый детинец какого-нибудь князя, или воеводы.
А вот примерно на месте памятника самому хитрому из коммунистов сейчас красуется часовня Александра II, из-за деревьев виднеются купола собора Петра и Павла в дворцовом парке, их золотые кресты сверкают в начинающем садиться солнце… Страж правопорядка советует прогуляться налево по Румянцевской улице. Ага, вот
Благодарю старого служаку, который принимает маленький бумажный полтинник без малейшего признака подобострастия и желает удачно провести время. Иду по самой главной и самой родной улице города, оставляя справа здание Городской Думы, в которое потом сдуру запихнут типографскую фабрику. Еще один квартал… Сапоги, как будто, прирастают к тротуару… Перекресток Румянцевской с улицей барона Нолькена, слева – тот самый знаменитый «Савой» с небольшим столпотворением у входа, справа очень-очень знакомое здание Русско-Азиатского банка. А через улицу – трехэтажный красивый дом… Предшественник того, в который через каких-то шестьдесят лет меня привезут из роддома, что напротив Пионерского сквера, и поднимут на четвертый уже этаж… Дом, который я вижу сейчас не переживет этих лет, вместо него пленные немцы в сорок седьмом отстроят новый… Да, черт возьми, что же это такое?!!.. Какая-то дикая фантасмагория и дежавю в одном флаконе, то бишь, голове!.. Хватит!!!..
Стараясь убежать от сводящих с ума видений, проскакиваю вниз к теперь уже городскому бульвару, прохожу еще немного, и меня вместо тридцатьчетверки на постаменте встречает небольшой парк. Благоустроенный, аккуратный, имеющий в наличии даже велотрек и летний театр, где сейчас идет какой-то спектакль, естественно, на патриотическую тему. Впечатлений – выше крыши, пора двигать обратно… Добравшись до своего номера, для более адекватного и полного восприятия полученных впечатлений принимаю из незаменимой фляжки сто грамм антишокового и вскоре заваливаюсь спать…
Утром, как ни странно, от вчерашнего настроения не осталось и следа. Проснувшись, как-то сразу почувствовал себя дома. Гомель принял меня, узнал во мне своего. И даже не стал замечать нестыковку во времени, а, может, подобная мелочь на фоне его собственного возраста кажется ему смешной и незначительной. А то, что пропали уродливые хрущобы и безликие, портящие весь вид однотипно-бетонные девятиэтажки, так это еще и лучше. Как будто красавица смыла с лица дешевую вульгарную косметику и от этого стала еще прекрасней…
Так, лирика, – это, конечно, хорошо! Но надо и делами заниматься… Подъем, пять минут на мини-разминку, затем мыться-бриться, и в небольшую кафешку при гостинице на завтрак. А затем, собрав всю силу воли в кулак, – быстренько в мастерские. Вчера, хоть и бродил в расстроенных чувствах, никого, подпадающего под определение «стройная, рыжеволосая, очень-очень красивая» не наблюдал. Невзирая на то, что на автопилоте следил за всеми, кто находился в пределах досягаемости. И с утра было огромное желание кинуть все к общеизвестной матери и, сломя голову, лететь на поиски своего ненаглядного медноволосого чуда. Тем более, что адрес я запомнил навсегда и найти Павловскую улицу никакого труда не составит…
Но, как говорят – «Noblesse oblige» [ноблемс облимж]. А это значит, что господин подпоручик сейчас же берет свою суперсекретную папочку с чертежами и уматывает к начальнику аж всех Либаво-Роменских мастерских, имея цель не только добиться аудиенции, но и получить «добро» на производство работ. Блин, кажется, легче пару десятков гансов в одиночку покрошить, чем убедить расейского чиновника сделать что-нибудь полезное… Ладно, будем посмотреть!..
Михаил Семенович уже ожидает у входа в контору, дымя папиросой и чему-то улыбаясь в свою роскошную бороду.
– Ну-с, молодой человек, пойдемте, коль не передумали. Сначала покажите свои придумки Николаю Ефремовичу, чтобы он со своими механиками оценил, так сказать, реальность замысла. Ежели он возражать не будет, тогда, считайте, дело сделано.
Главмех, в смысле, начальник механических мастерских, оказался тощим и долговязым брюнетом лет тридцати. В чертежи врубился быстро, позвал пару своих мастеров, и после недолгой дискуссии, взяв в руки первый лист, вынес вердикт:
– Здесь – задача несложная, справимся. Только вот ума не приложу, зачем Вам, Денис Анатольевич, эти трубки с крылышками?
– Мы каждую такую трубку будем приклепывать к снаряду… в смысле, – к обрезанной юбкой гильзе. И получим мину, которую можно выстреливать из… специального устройства.
Механик копается в чертежах, затем достает нужный лист.
– А это и есть Ваше «специальное устройство»? – Карандаш в руке указывает на эскиз стержневого миномета. – Интересная задумка… Кстати, как Вы его себе представляете?
– Самое простое – обрез охотничьего ружья, только без приклада и рукояти. Угол наведения фиксируется на вот этих секторах с помощью винта и барашковой гайки…
– Скажите, все это сами придумали?.. У Вас, простите великодушно, какое образование?
Ну, вы и вопросики задаете, господин хороший!.. Рассказать тебе про 3-й факультет Можайки, или отделаться общими фразами?
– По образованию – инженер-технолог, закончил прямо перед войной. Придумывал не один, у нас сложился… творческий коллектив: несколько офицеров и три студента-вольноопределяющихся. Вот, вместе и сподобились.
– Коллега, значит, в некотором роде. Ну, хорошо… А вот это что, не подскажете?..
– А это – взрыватели к этим же минам. Снарядные не подходят, на них усилие должно быть гораздо больше.
– Тут – точная работа потребуется. Это, скорее, не ко мне, а к Александру Михайловичу. Он инструментальной мастерской заведует, со всякими прецизионными механизмами имеет дело.
Михаил Семенович выглядывает за дверь, отлавливает кого-то в коридоре, и командует:
– Васька, смотайся живенько к Александру Михалычу, скажи, что я с Николаем Ефремовичем его в контору зовем. Срочно!..