БП
Шрифт:
Согласие гансов было получено на следующий день после крестин. Не знаю, каких доказательств нашим словам они ждали, но впечатлений, судя по вытянувшимся лицам, хлебнули полной ложкой. Воронцов вызвал пленных к себе в кабинет, пару минут мы вежливо беседуем в стиле «почём рожь на болоте», потом двери распахиваются, Михалыч и Митяй замирают по обе стороны от входа, краем глаза замечаю злую гримасу Майера, наверное, вспомнил, кто возил его мордочкой по песку, когда спасали Ольгу Николаевну. Но тут же забывает о былых обидах и вместе с фон Штайнбергом, вскочив, вытягиваются в струнку так, как это умеют только
– Майне херрен, вы знаете, кто я? – Великий князь обводит немцев пристальным взглядом.
Те в ответ синхронно щелкают каблуками и коротко кивают, типа, – Javohl, Ваше Kaiserliche Hoheit, и изображают всемерную готовность внимать августейшему гласу.
– Господин ротмистр и господин капитан довели до вашего сведения некую информацию с моего одобрения и по моему приказу. – Его Высочество выжидает небольшую паузу, величественным кивком дает понять, что аудиенция окончена и удаляется в сопровождении своих бодигардов…
Не то, чтобы дела потом пошли, как по маслу, но несколько дней после этого разговора фон Штайнберг уже учился ходить на костылях из-за «пагубных последствий пулевого ранения в бедро», как было указано в выправленных с помощью Воронцова сопроводительных документах, а Майер тренировался согласно такой же бумажке изображать донельзя контуженного близким разрывом снаряда. Всё это делалось под руководством доктора Голубева, выучившего знаменитую фразу Станиславского «Не верю!».
Сколько ни доказывал нашему «Комитету по устранению исторических ошибок», что смогу незаметно и благополучно переправить немцев через линию фронта и под белы рученьки довести аж до штаба ближайшей дивизии, где окопался генеральштеблер, имеющий право прямого доклада в Берлин, большинством голосов было принято решение отправить в фатерлянд через Красный Крест пятнадцать-двадцать пленных гансов в ответ на возвращение наших Георгиевских кавалеров. И включить в их число наших «засланцев», которых сегодня этапировали в Питер.
На моё недовольное бурчание после окончания дебатов Павлов при стопроцентной поддержке Келлера популярно объяснил неразумному, что еще Суворов выдвинул не опровергнутый никем постулат о том, что пуля – дура, а штык – молодец. И что, если какой ополоумевший спросонья боец, или зольдат влупит из винтаря по подозрительным шевелениям кустов и грохнет того же Штайнберга, – хрен с ним, другого найдем. А вот, если прилетит подарочек единственному и незаменимому капитану Гурову, это будет уже непоправимая утрата. Причем, у вышеупомянутого капитана есть супруга и маленький ребенок, и рисковать по пустякам не надо, а то запас удачливости может закончиться гораздо раньше ожидаемого.
Перед отъездом у нас с гауптманом состоялся интересный разговор, точнее, мой почти монолог с редкими ремарками немца. Из которого, надеюсь, он хоть что-то поймет…
– … Мы, немцы, слишком поздно осознали себя единой нацией. И вышли на старт, когда другие уже были на финишной прямой, растащив по дороге все самые лакомые куски. – Время, как всегда тянущееся в ожидании очень задумчивой черепахой, и пара рюмок коньяка после обеда развязали Штайнбергу язык. – Нам остались одни объедки, которыми брезгуют другие.
– Ну, не такие уж они и объедки, если Вы, Генрих, имеете в виду колонии.
– В десять раз меньше территории, чем у британцев. А населения в тридцать раз меньше. Я уже не говорю об их полезности…
– У вас была возможность поживиться за счет галльского петушка после франко-прусской войны, но Германия этого не сделала. И, насколько я понимаю, только из-за невозможности их удержать. Зато теперь, когда в немецких гаванях прописался Хох-зее-флоте, а в головах самих немцев идеи непонятно откуда взявшегося пангерманизма, кайзер решил немного подергать за усы одряхлевшего, на его взгляд, британского льва. Но не учел, что англичане предпочитают воевать не столько своими, сколько чужими руками.
– Поэтому и создали угрожающий интересам всех немцев союз с Францией и Россией. С Парижем у нас давняя вражда, но почему Петербург стал на сторону Альянса, честно говоря, Деннис, я не понимаю. Даже в случае победы что получит Россия?
– Не «даже», Генрих. Как бы горько это не прозвучало, всё же Вам придется признать, что поражение Германии – просто вопрос времени. Об этом мы уже говорили… А Россия после войны получит ощущения гимназистки, которую заманили на сеновал шоколадными конфетками, но вместо вкусняшек предложили раздеться, расслабиться и получить максимум удовольствия. Я имею в виду согласие Британии на владение Проливами, очень невнятное и обставленное таким количеством оговорок и ограничений, что проще будет отказаться от этого «подарка».
– Зачем же вы тогда вступили с ними в союз? – Фон Штайнберг иронично усмехается. – Не проще было бы присоединиться к нам? В конце концов, по Вашим словам, настоящий противник у нас один и тот же.
– Об этом стоило бы спросить господина фон Бисмарка, который вместе с Австро-Венгрией очень здорово подгадил нам на Берлинском конгрессе, а затем приложил все силы к созданию Тройственного союза. Антанта была создана в противовес агрессивным германским аппетитам.
– И, тем не менее, войну начали славяне. Гаврила Принцип, стрелявший в эрц-герцога Фердинанда, был сербом…
– Бедный чахоточный студент был революционером из «Млада Босны». А эта подпольная организация, хоть и боролась за независимость от австрийцев, но, скорее всего, была на содержании всё тех же бриттов, старавшихся напакостить двуединой империи… Войну начали английские и американские толстосумы, стравив под благовидными предлогами наши страны. Могу даже назвать пару конкретных фамилий – Ротшильды и Рокфеллеры. Во-первых, при условии подпитки обеих воюющих сторон, можно заработать огромные деньги. А, во-вторых, есть у них навязчивая идея – похоронить континентальные монархии. С парламентариями любой партийности и национальности договариваться не в пример легче и дешевле, чем с капризными венценосными особами.