Брачные игры чародеев

Тихомиров Артем Юрьевич

— Так вот. Однажды Вольфрам вызывает меня к себе и требует, чтобы я немедленно удалился в Гордые Орлы и сидел там, пока он меня не вызовет. Знаешь, сказано это было таким тоном, с таким чувством, так твердо, что я не смог противиться…

— Ультиматум?

— Он самый. Дед узнал, что я встречаюсь с Ирмой, и разъярился. Еще бы, он хотел, чтобы я встречался с этой баржей, наряженной в платье, а я отказался. Что мне было делать? Вольфрам — могучий волшебник, он способен не только за уши таскать. Однажды, когда мне было десять, я свистнул из его стола трубку и табак, чтобы попробовать… ну, понимаешь. Так Вольфрам, конечно, изловил меня и превратил в богомола. Я жил у него в коробочке целую неделю. И папаша и мамаша (тогда

еще живая) ничего не смогли сделать. Они изнывали в муках, наблюдая, как их чадо ведет таинственную насекомую жизнь.

— Да-а, нрав у твоего деда суровый.

— Ик… это очень мягкое определение, Браул.

— Значит, ты нарушил его запрет, — сказал я, — и он превратил тебя в собаку? Я сделал верный вывод?

— Верный. Все произошло сутки назад. У Ирмы в доме был прием, ну, обычный такой прием, я бы даже сказал, бал. Ее папаша любит подобные мероприятия, на которые собирается куча всякого народа. В основном высшие богатеи и волшебники-аристократы… Кстати, ты зря не посещаешь такие вечеринки. Там много хороших девушек.

— Я скромный труженик чар и зелий.

— Так ты никогда не женишься.

— Зачем? Чтобы окунуться в море ужаса, в которое отплывает семейный корабль сразу после свадьбы?

— Ты неисправимый… — улыбнулся Леопольд. Наверное, настоящие фокстерьеры в жизни улыбаться не умеют. До чего забавно наблюдать, как эта человеческая способность передается собачьей оболочке. — Ладно, иду дальше. Все то время, пока я был в Мигонии, я постоянно вынюхивал, не ищет ли меня Вольфрам. Не прознал ли, что я удрал, нарушив его приказ. Все вроде бы шло хорошо. Мы же с тобой исходили город вдоль и поперек и ни малейшей странности не заметили. Ты ведь не заметил?

— Нет. Как будто все нормально.

— Я думаю, что в конце концов кто-то меня сдал. Накропал дедуле анонимку, что я в Мигонии и веду разгульный образ жизни. Вольфрам, конечно, принял меры, но не побежал сломя голову разыскивать меня и поднимать шум. О, мой предок хитер, очень хитер. Будь я хотя бы на треть таким же, ему бы ни за что меня не вычислить. В общем, пошел я на бал к Молейнам. Не думай, я не явился во всей своей красе, я замаскировался. Сунул нос в книжицы, проштудировал несколько неплохих заклинаний. Особенно хорошо меняет внешность Корень Десяти Зеленых Дубов. Советую.

— Друидское?

— Да. С помощью него и еще кое-какой мелочи я видоизменился. Ну, каким ты меня видишь? Только честно!

Я задумался, повел плечами. Честно? Если честно, то Леопольд напоминает разжиревшую камбалу, которой кто-то приделал пустую тыквенную голову. Его можно использовать в качестве модели для карикатуры на правящие классы, и никто не усомнится в филигранной точности образа. Да, скажут люди, так мы и представляли себе кровопийцу-аристократа.

Иными словами, в друге моего детства нет ни капельки мужской красоты.

Пришлось постараться, чтобы мое определение звучало как можно более нейтральным.

— Ну вот, — сказал фокстерьер. — А в результате я стал другим. Высоким, худым, вроде тебя, с такими вот белокурыми волосами. В общем, красавец. Меня не должны были узнать. Особенно папаша Ллуг. Мой дед уже выказывал ему свое недовольство по поводу того, что тот поощряет наши с Ирмой встречи.

— Понятно. Как же ты собирался дать ей понять, что ты на балу?

— Запиской. А потом увел бы мою любовь в какой-нибудь уголок, где мы бы поворковали, пока другие наплясывали кадриль.

— Никогда не замечал за тобой склонности к авантюрам.

— Как это? Уже то, что я сюда приехал, говорит о многом!

— Хорошо, не будем спорить. Пока тебя не свалил сон, закончи историю.

Фокстерьер облизал нос.

— Порхая туда и сюда, я слился с толпой гостей. Нигде подолгу не задерживался и все выискивал свою любовь. Ну… как фокстерьер. О! Ирма в тот вечер

просто блистала, затмевая все небесные светила, какие только известны на сегодняшний день! Спрятавшись за колонной, я наблюдал, как вокруг нее вьются подружки, разные родственники и молодые хлыщи, от вида которых кровь во мне бурлила. Я никогда не был ревнивым, но тут понял, что не обделен этим пороком. Спустя почти час, когда Ирма отошла в сторону от шумных толп, я поймал ее и увлек в тень, как планировал. Подумал, что идея с запиской рискованна и не стал претворять ее в жизнь. И как все хорошо вышло! Ирма чуть с ума от радости не сошла, я еле уговорил ее не кричать на весь дом. На удачу, гремела музыка. Долго ли коротко ли, мы расстались, условившись встретиться вновь, но этого второго раза не случилось. Оказалось, что мой дед тоже пришел на бал. Он разговаривал с какими-то важными хмырями и сначала меня не заметил. Мы столкнулись нос к носу неподалеку от центрального входа, где я прохаживался. Вольфрам пришел в неописуемую ярость. Еще бы! Так злостно нарушить его запрет! Только чувство приличия не позволило ему стереть меня в порошок на месте. Но это не помешало ему погнаться за мной с тростью. Не будь у меня в наличии пары молодых ног, туго бы мне пришлось. Я рванул с места и почесал по мраморной лестнице, что вела во двор, но вот беда — потерял ботинок с левой ноги. Тогда мне было не до таких мелочей, а потому я даже не обернулся. Дедуля, конечно, меня не догнал — я канул в ночь, словно нетопырь, а он еще долго брызгал ядом. По всей видимости, ботинок попал к нему в руки. Он и довел меня до цугундера, потому что с точки зрения магии башмак ничуть не слабее пряди волос. С его помощью Вольфрам без труда превратил меня в фокстерьера. Так я поплатился за свою любовь…

— А почему я обо всем узнаю только сейчас? Почему ты не рассказал мне об Ирме и ваших шашнях? Мы целый месяц валяли дурака, но ты не проболтался!

— Ирма попросила не говорить. До того бала мне удавалось несколько раз ненадолго увидеться с моей любовью. А слово, данное девушке, тверже алмаза. Мы, аристократы, не можем нарушать его.

— Да-да, — отозвался я. Что ни говори, а Леопольд меня удивил. — Ну и что ты намерен теперь делать?

Пес зевнул, широко, во всю пасть.

— Я рассчитывал на твою помощь.

— Мою? Как ты себе это представляешь?

Вот видите? Страждущие толпами тянутся в Браулу Невергору и осаждают его дом, полагая, что ему больше нечего делать, как решать их мелкие проблемки.

— Ты же… мой друг…

— Это ничего не объясняет! — отрезал я.

В таких вопросах надо уподобиться базальтовой глыбе и не уступать ни на йоту. В конце концов, что плохого: ну, побудет Леопольд немного собачкой — что здесь страшного? Если разобраться, он это вполне заслужил. Не надо было выдумывать идиотские комбинации. Вот приспичь мне встретиться с моей пассией (гипотетической), я бы использовал веревочную лестницу, по которой влез бы ночью в ее благоуханную спальню, и… Ну, вы поняли — я поступил бы гораздо проще.

Однако, подумал я, по всей вероятности, жизнь в провинции под мрачной тенью старого волшебника не лучшим образом отразилась на Леопольдовых мозгах. Это первое. Второе: известно, что любовное томление делает и самых лучших из нас порядочными болванами, а Леопольд, чего греха таить, в число лучших не входил. Ему простительно. Учитывая, что он творил весь этот месяц, выходка с бальной конспирацией не выглядит сенсационной.

Невзирая на все вышесказанное, я был не намерен бросаться в омут с головой. Тем паче даже не представлял себе, как можно вернуть Леопольда в человеческое состояние. Все зависело от того, какими методами пользовался Вольфрам. Но разве он скажет? Старый хрыч наслаждается сейчас своим триумфом. Для злодея очередное злодейство то же самое, что для художника — удачно написанная картина.