Брачный приговор, или Любовь в стиле блюз
Шрифт:
Ему стало досадно, как легко Милла нашла решение. Вроде бы все просто, но получилось очень эффектно. В нем смешались два чувства к этой женщине: восхищение и зависть.
Когда-то Рэдлер мечтал стать знаменитым художником. Он выработал определенную манеру поведения. Подобрал своеобразный гардероб, не кричащий о его принадлежности к богеме, но в то же время сразу дающий понять, что он человек искусства. Стал курить только сигареты «Treasurer», пить коньяк «Курвуазье», пользоваться туалетной водой от Армани. Но ему не удалось главного — заинтересовать публику своими картинами.
Алан проглотил обиду. Поразмыслил. Решил отправиться куда-нибудь за поиском новых идей, вдохновением. «Зачастую талант не сразу удается рассмотреть», — утешал он себя.
Рэдлер поехал в Бельгию. Его привлек Брюгге. Небольшой городок, украшением которому служили каналы, мостики, готические храмы и… шоколадные бутики. Он рисовал, захваченный простыми и точными формами архитектуры, неспешным течением воды, розовощекими девушками… Но в результате, о чем он, конечно, не подозревал, получился художественный репортаж о славном городке.
Особенно ему была дорога картина «Бельгийский шоколад». На ней он изобразил очаровательную продавщицу, которая, чуть подавшись вперед, указывала покупателям на шоколад, выставленный в витрине. Алан полагал, что это шедевр.
Вернувшись в Нью-Йорк, он вновь устроил выставку. От желающих посетить ее не было отбоя. Он умел организовывать экспозиции. О его картинах на этот раз высказались, назвав их свежими…
Один друг посоветовал ему стать владельцем художественной галереи.
— Ты умеешь создавать настроение у публики. Приходят люди с разными вкусами, интересами, скучающие, пресыщенные и вдруг преображаются. Что-то такое в атмосфере…
— Может, мои картины? — с наигранной иронией спросил Алан, надеясь услышать «Несомненно!». Но услышал…
— Нет, не думаю. Прости, но в твоих картинах чего-то недостает.
Рэдлер пожал плечами, но к совету друга прислушался. Однако не нашедший признания художник по-прежнему жил в его душе.
Когда почти все разошлись, Алан пригласил Миллу в свой кабинет выпить коньяку. Ему было интересно, что скажет она, увидев его картины. Милла без сил упала в кресло. Алан зажег подсветку у картин, налил коньяк в бокал и подал своей гостье. Разговаривая с ней, он прохаживался вдоль стен, обшитых дубовыми панелями, на которых висели его полотна. Наконец Милла пристально взглянула на «Бельгийский шоколад».
— Чья это картина? — спросила она.
Алан ответил не сразу, отпил глоток из бокала и сказал:
— Так, одного художника. А что, она тебя заинтересовала?
— Очень удачно, — окидывая взглядом остальные полотна, ответила она, — найдено сочетание. Будь здесь другие картины, не замечались бы чудесные панели, которые словно срез души могучих деревьев. А картины — наоборот, точно дремучий сон срубленного дуба.
У Алана от такого сравнения приоткрылся рот.
— Как это?
Милла чуть пожала плечами.
— Они плоские, как отполированное
Алан, забыв, что в бокале у него коллекционный коньяк, сделал непозволительно большой глоток. Поперхнулся, закашлялся.
«Черт возьми, эта стервочка точно определила мои картины. Я чувствовал, что что-то не то, но вот что… Значит, сон… дремучесть… Как ей удается все схватывать прямо с лету? Теперь я ей верю, что она была не последней певицей в своей стране. Но что же случилось?.. Отчего она оказалась на острове?..»
Милла поднялась с кресла.
— Алан, я устала. Хотелось бы вернуться домой. Он подошел к ней. Сжал ее за локти и произнес:
— Ты мне нужна.
По губам Миллы скользнула улыбка.
«А ты мне — нет!» — без уверток, мысленно, ответила она.
— Мы расстанемся ненадолго. Очень скоро я приеду к тебе на остров.
«Тогда я уеду на соседний», — продолжала улыбаться она.
Алан держал ее за руки и чувствовал, что она не с ним. Она словно бы ускользала. Ее благовоспитанное безразличие раздражало его. Он привык нравиться женщинам.
«Может, следует обмолвиться о возможности брака? — подумал он. — И тогда она станет мягче воска».
Он обнял ее за плечи.
— Да, едем домой, ты устала.
Он был предупредителен, внимателен, нежен. Милле же хотелось сбросить с плеч его руки, которые, точно пудовые гири, давили на нее.
За ужином он туманными фразами заговорил о браке… вообще… Потом высказал свои взгляды на него. Милла нехотя поддерживала разговор. В ее глазах была одна усталость. Кто-то позвонил ей на мобильный. Она извинилась и вышла в соседнюю комнату. Ее голоса почти не было слышно. Долетали лишь некоторые междометия.
Когда она вернулась обратно, глаза ее сияли. Она смотрела на Алана и не видела его. Она чувствовала, что здесь, в этом чопорном зале, незримо присутствует Игорь. Она ощущала его и не замечала сидящего напротив Рэдлера.
На следующий день Милла была замкнута и сосредоточенна. Алан не беспокоил ее, понимая, что она уже готовится к выступлению.
— Пожалуй, я пройдусь, — сказала она. — И знаешь что? Не надо меня отвозить в галерею. Я приеду сама.
— Понимаю, — обнимая ее, ответил Алан. Милла поморщилась от запаха его туалетной воды. Все в нем стало вдруг ей противно.
Она выбежала из дому и отправилась бродить по улицам, разукрашенным в преддверии Рождества. Зашла в галерею, где полным ходом шли приготовления к вечеру. Поговорила со звукорежиссером. Выпила кофе с арт-директором.
Вечер наступил неожиданно быстро. Милла позвонила Алану. Напомнила, что приедет сама. Он бы предпочел приехать вместе с ней, но был вынужден уступить капризу актрисы.
Два часа спустя он был уже занят гостями своего рождественского вечера.
— Начало великолепное, — шепнул ему Поль. — Кстати, Милла приехала? Я хотел бы взглянуть на нее.