Брак по-австрийски
Шрифт:
Петер поймал Билли за шкирку, и тот завизжал. Это было настолько ужасно, что я отреагировала как могла – схватила стоящую на столе бутылку пива и запустила ею Петеру в голову. В этот момент я готова была сесть в тюрьму – только бы с собакой все было в порядке.
Бутылка пролетела в нескольких сантиметрах от Петера и угодила в стеклянную дверь, ведущую на улицу. Петер всегда кичился качеством материалов и рассказывал, что, не важно, какие неприятности могут случиться, мы будем всегда надежно защищены. Ан нет – внутреннее стекло разлетелось вдребезги, а внешнее покрылось сетью трещин. А может, это я вложила в свой бросок нечеловеческую силу отчаяния?
Как бы там ни было, уже через секунду пол был усыпан стеклом.
– Вот
Я постаралась было убраться с пути, но не успела. Со всей дури он сбил меня с ног, и я больно ударилась об пол. В моей голове успел пронестись ужас по поводу возможного перелома, но времени это обдумывать совершенно не было. Следовало спасаться – и чем быстрее, тем лучше. Я поползла, но Петер успел нагнать меня и дернуть за волосы. Я со всех сил врезала ему в пах, и он согнулся пополам. Это дало мне время пробраться в ближайшую комнату, схватив Билли за передние лапы. Щенок в панике пищал и вырывался. Трудно было представить, как вся эта ситуация смотрится его собачьими глазами.
Увы, комната на замок не запиралась. Двери здесь тоже были стеклянными. Поэтому закрыться от Петера не представлялось возможным. А он, совершенно озверевший, уже следовал за мной по пятам. Не найдя ничего лучшего, я загородила собой Билли и схватилась за любимое кресло Петера. Какие-то неведомые внутренние источники добавили мне силы и злости. Наверно, это все же были адреналин и безысходность. Я подняла тяжеленное кресло над головой и швырнула его вперед, никуда особо не целясь.
Оно упало, а витая спинка раскололась. Петер заорал и рухнул на колени.
– Нет! Не-е-е-ет! Ты что? Это же мое любимое!
Я знала, что оно было его любимым, и, наверно, только это спасло нас от всех возможных катастроф. Петер упал на спину и принялся корчиться. Я подумала, что у него припадок, и кинулась к нему на помощь. Он схватил меня за руку и расцарапал ее ногтями. Из ранок сочилась кровь, но я пыталась его как-то удерживать. Постепенно у Петера прекратились конвульсии, а затем он расплакался. В промежутках между всхлипываниями он приговаривал, как меня ненавидит и как однажды заставит меня пожалеть о том, что я сегодня сделала. В этот момент он был таким уязвимым и несчастным, что я невольно стала ему сочувствовать. Меня и раньше волновал вопрос, почему мы все еще вместе. Ответ был запутанным и сложным. Точнее, его не было. Тут сплелось многое. И болезненная безответная страсть, и абсолютная зависимость, и принципы, и отчаяние, и какая-то израненная, ненормальная любовь. Я ненавидела его, но при этом каким-то уму непостижимым образом продолжала любить и оправдывать. Будь он проклят!
Против своей же воли, презирая саму себя, я обняла его и поцеловала. Он не отстранился, как всегда, и это сделало момент еще более интимным.
Петер тихо всхлипнул:
– Ты еще пожалеешь! Вот увидишь. Я тебя вышвырну, даже пикнуть не успеешь. Ты – ведьма. Я еще никогда не был так несчастен.
– Сам дурак, – почему, вместо того чтобы еще раз ему врезать, я его обнимала?
Но хуже всего стало, когда Билли приковылял к нам и улегся у нас в ногах. Со стороны можно было подумать, что мы – настоящая семья. Семья, ненавидящая друг друга.
11
Когда совсем невмоготу
Отчаяние – какое странное чувство; и странно, что после этого выживают.
Отныне в устах Петера я так и осталась ведьмой. Это в лучшем случае – помимо монстра, твари и злобного гоблина.
После драки и мнимого примирения я подумала было о том, чтобы пойти в полицию. У меня совершенно не было представления о том, как это все здесь функционирует, но синяк на полтела так и напрашивался стать публичным. Очевидно, что подобные вещи не следовало оставлять безнаказанными. Кроме того, у меня еще долго болела голова,
Но, как показало будущее, напрасно.
Однако в тот самый момент Петер пытался меня задобрить и использовал для этого все возможные способы. Я, разумеется, растаяла и по глупости своей поверила, будто у нас еще может что-то наладиться. А что мне было делать? Я все равно не представляла свою жизнь за пределами Австрии. Бывало, ночами старалась вообразить альтернативное развитие событий – если я прямо сейчас развернусь и уйду. Но ничего не выходило. Австрия стала для меня единственно возможным вариантом, дом – единственно возможным местом, а Петер – единственно возможным человеком, с которым мы, по большому счету, только существовали вместе, но уже давно не говорили и практически не спали. Все это, пожалуй, было вызвано разрушением моей психики и моего Я. Если из Англии вернуться было сложно, но можно, то здесь я как бы очертила свою жизнь, разделив ее на «до» и «теперь». «После» уже не существовало. Если бы я задумалась, может, до меня бы дошло, насколько все это страшно. Но мне в тот момент было не до самоанализа.
Вскоре Петер пригласил меня в Италию. Причем не просто так, в отель. А на кемпере, так сказать всей семьей. Это было достаточно романтично и обещало нас по-настоящему сблизить. Я, конечно же, с радостью согласилась.
Только получилось, как всегда, ужасно. Мы поехали в Чесенатико – город на берегу моря. Погода почему-то сразу не задалась, а Петер начал раздражаться уже через час после выезда. К тому же, признаю, в закрытом пространстве с подрастающей кавказской овчаркой пахло, прямо скажем, не очень. Мы попали в дождь, а Билли закапал слюнями все сиденья. Стараясь приготовить что-то вкусненькое и экзотическое, я сделала пасту с брокколи, но Петер истерично заявил, что ее не любит. А на мою единственную попытку заняться-таки сексом он ответил: «Я не хочу! Ты умеешь вообще о чем-то другом думать?!» А потом добавил: «Вообще, если бы вас тут не было, я бы лучше отдохнул! Вечно все портите и мешаете!» Так что, как всегда, у нас ничего не получилось. И самым лучшим воспоминанием о поездке стал эпизод, когда я вместе с Билли, без Петера, ранним утром пошла гулять по побережью.
Именно там я внезапно поняла, как же нам хорошо вдвоем. И решила, что стоит попробовать другую поездку на двоих – только я и собака. Тем более оставался шанс, что Петер соскучится и все каким-то невообразимым образом наладится.
Но ничего не вышло.
Петер не стал возражать против нашего отъезда. Для дебютного вояжа я выбрала мюнхенское направление. Расстояние от нашего дома до Мюнхена составляло 160 километров, и я думала об этом с замиранием сердца. Никогда еще мне не доводилось так долго сидеть за рулем. Но я справилась.
Мы остановились в пригороде и сняли на ночь комнатку в гастхофе [18] , где разрешалось поселяться с собаками. Билли сразу стал всеобщим любимцем, и гости норовили его потискать. Он не возражал. Билли вообще был слишком податливым для кавказской овчарки. И каким-то невероятно пугливым. Вечером я долго смотрела на него, спящего возле моей кровати, и мне было горько. Я чувствовала себя виноватой перед ним. Мне уже было понятно, что Петер наигрался и отстранился. Куда только подевались разговоры о том, как он хочет большую, сильную собаку! Но я не собиралась отказываться от своей ответственности. Кроме меня, о Билли было некому позаботиться. Мы оба были так одиноки! И так похожи. Нас обоих били ни за что.
18
Небольшая гостиница.