Брак по-австрийски

Петрова Юлия

Уборщица стала наведываться к нам все реже и реже, и Петер заменил ее мною. Ежемесячно он экономил таким образом хорошие полтысячи евро, а я каждую неделю вылизывала четырехсотметровый дом. Мне никак не удавалось запомнить, для какого камешка и для какой плиточки было предназначено то или иное моющее средство. Петер ругался и обвинял меня в тупости. Равно как и в отношении всего остального – немецкого: «Когда ты говоришь, вообще ничего не понятно!» и вождения: «У тебя к этому нет никакого таланта, водишь просто отвратительно!» Его мнение было для меня непререкаемым. И я, стиснув зубы, продолжала учить, делать, убирать и стараться интегрироваться в это, ставшее мне противным общество.

Когда-то я читала о стокгольмском синдроме. О том, что в состоянии сильного шока заложники начинают сочувствовать

своим захватчикам, а попавшие в зависимость жены ищут оправдание тиранам-мужьям. Но мне никогда не приходило в голову, что я сама окажусь в подобной ситуации. Правда, изменить это было уже не в моей власти. Я пропала как личность. Теперь я ощущала себя лишь придатком мужа. Даже если бы у меня хватило сил остановиться, оглянуться по сторонам и все проанализировать, я бы не сумела ничего изменить. Я не могла уйти и не представляла себе другой жизни. Мне было страшно. Я чувствовала себя беспомощной, глупой, бестолковой и никому не нужной. Петерова психологическая обработка растоптала меня и окончательно уничтожила. И моей главной задачей было просто выжить.

Все мои, теперь уже крайне осторожные попытки заговорить о самостоятельности и о поиске работы поднимались на смех. «Ну что ты придумала? Тебя кроме как уборщицей никуда не возьмут. Язык еще надо подтягивать, учиться», – говорил Петер. Действительно, я уже поняла, что в Тироле перспектив было мало. Работа вблизи от дома не годилась – меня бы не приняли кассиршей в супермаркет или сиделкой с дурнями просто потому, что мой немецкий был не тирольским и я не все понимала. А более-менее подходящие вакансии концентрировались на курортах. Чтобы там работать, надо было попросту там жить. Петер, естественно, выступил против. Тогда я попросилась в модельную подработку, но ему это, опять же, не понравилось. «Я тебе дам денег, только не дергайся никуда!» – заявил он. Но дальше слов дело не пошло. Даже на хозяйство выбивать финансы становилось все сложнее. Он как будто забывал. А когда холодильник пустел и я напоминала, Петер дико раздражался и обзывал меня несамостоятельной попрошайкой. Вот так и получалось – он держал меня на коротком поводке и сам же за это лупил по заднице.

А для еще большего моего усмирения Петер постоянно использовал технику мелких тычков. Помимо уже упомянутых замечаний про «черный зуб» и прическу, которую я сменила и которая его снова не устраивала, он придирался ко мне по поводу роста, веса и размера груди. По настроению я внезапно становилась для него то слишком высокой, то худой, то плоской. «Я таких маленьких сисек еще в жизни не видел», – как-то заявил он. Постепенно у меня развился бесконечный комплекс по поводу внешнего вида. Я начала казаться себе уродливой и перешла к самоненависти. Естественно, о том, чтобы уйти от мужа, не могло быть и речи. Мне казалось, что такую кикимору, как я, никто и никогда не полюбит.

Кстати, про зубы. Зная, что у меня чувствительный верхний резец и что при надавливании я потом долго чувствую боль, муженек мог запросто ткнуть в него пальцем, а потом радостно гоготать веселой шуточке.

Петер редко хотел секса, но при этом требовал, чтобы я спала голой. Мне было некомфортно, но я согласилась ради него. А сам он вскоре взял ужасную моду просыпаться посреди ночи и с криком «Ты слишком громко дышишь!» бить меня подушкой по голове. Сначала я думала, будто это его очередной прикол, но потом поняла, что он раздражается по-настоящему. Тогда я начала бояться засыпать. Можно было часами лежать и стараться не дышать, но стоило мне только начать расслабляться, как снова раздавались вопли и в меня летела подушка. Я вставала и голышом шлепала в гостевую комнату. Мы стали спать раздельно все чаще и чаще. И мне это совсем не нравилось – ведь шел первый год нашей совместной жизни… Впереди был только мрак.

Случилось, правда, и несколько просветов. Однажды Петер пригласил меня на уикенд в Париж. Но пригласил в своей обычной манере: «Я нашел дешевые билеты, полетели!». Без всяких вопросов, хочу ли я этого, и если хочу, то как и когда. На дворе стоял февраль, и Париж произвел на меня довольно мерзкое впечатление. Никакой романтики – только морозец, дождь и ветер. Остановились мы во вшивой гостинице в районе «красных фонарей». Поэтому никакой

романтики не получилось. Петер, который сам забронировал гостиницу через Интернет, материл всех на чем свет стоит и высказывал самые фашистские вещи в адрес французов. Комната его раздражала, поэтому он кидался яблочными огрызками в стену и писал в раковину. Честно говоря, меня интерьерчик тоже не радовал, но я сохраняла спокойствие, дабы, как обычно, успокоить мужа. Из всех развлечений мы ограничились походом в книжный магазин и посещением нескольких ресторанов. Мы не были ни у собора Парижской Богоматери, ни на Елисейских Полях, ни возле Эйфелевой башни. Петер сказал, что все это для тупых туристов и что все это он уже видел, а мне и не обязательно. Но хуже всего были постоянные звонки. Кто-то настойчиво пытался с ним связаться, и его телефон просто разрывался. Полная самых нехороших предчувствий, я тайком глянула на дисплей – ровно за секунду до того, как Петер успел его закрыть рукой, – и увидела слово «Несси». Все вокруг почернело. Снова она! Мне хотелось встать, взять тарелку и разбить ее Петеру об голову. Увидев, как у меня изменилось лицо, Петер заерзал и фальшиво объявил: «Клиент. Совсем уже достал!» Лучше бы он молчал! Его ложь была такой жалкой, что буквально сводила меня с ума. А по возвращении выяснилось, что у Моники был выпускной в училище, и Петер не пришел из-за Парижа. Если бы я знала заранее, то, наверно, отказалась бы от этой поездки. Но Петер мне ничего не сказал, а его дочь, естественно, расстроилась и обозлилась на меня. Наши отношения испортились еще больше.

Но апогеем сволочизма стал переезд Вольфганга в наш дом. Я уже давно заметила, что особо высокими моральными принципами он не отличался и на публике в присутствии жены мог спокойно щипать других женщин за задницы. В этой семье, похоже, оба давно вели параллельную жизнь и развлекались поодиночке. Жена никогда не приходила с ним на попойки, но зато я видела ее как-то одну на дискотеке. И все же, видимо, ее терпению пришел конец, потому что однажды она просто выставила Вольфганга на улицу. А тот, не имея лучших вариантов, приперся к нам. Поскольку он был лучшим другом Петера, тот, не задумываясь, его приютил. Меня, конечно же, никто спрашивать не собирался. И наступила преисподняя.

В свое время Вольфганг спланировал наш дом и поэтому чувствовал себя у нас полноценным хозяином. Он поселился в детской, но его присутствие чувствовалось буквально повсюду. Вечеринки с Петером стали отныне еще более регулярными. Ведь Вольфгангу больше не надо было ехать домой – достаточно было просто спуститься на один этаж и рухнуть в кровать. Он вел себя как хотел: приходил поздно, по три часа сидел в сауне (ему это, разумеется, не запрещалось) и делал в мой адрес пошлые замечания. Периодически он сваливал мне на стирку свои заскорузлые труселя, а я добросовестно мыла и чистила. Так продолжалось месяц, и за все это время мы с мужем ни разу не занялись сексом – Вольфганг всегда появлялся в самый неподходящий момент и требовал внимания. Но, когда он однажды привел к нам в дом откровенную проститутку, я не выдержала и сказала ему, что хорошенького понемножку.

На следующий день я приехала с тренировки пораньше и услышала, как Вольфганг говорит Петеру:

– Не понимаю, почему ты живешь с этой украинской дурой? Чего не найдешь себе нормальную девушку, нашу?

Сказано это было на тирольском диалекте. Видимо, оба считали, что, даже если я неожиданно вернусь, моего знания языка недостаточно, дабы понять смысл фразы.

Мой муж не спешил меня защищать и только хмыкнул.

Вольфганг продолжил:

– Ну или на худой конец чешку. Бывшая получше была. Хотя бы нормальная. Может, замутишь с ней по новой?

Меня затрясло. Я больше не могла выносить упоминаний про бывшую, равно как и этого мерзкого свинью-архитектора в нашем доме. Я пулей влетела по лестнице и предстала перед сидящими с бутылкой мужиками.

– Что, не отвечаешь? – угрожающе посмотрела я на Петера.

Он как бы и не отреагировал на мое появление. Только досадливо поморщился.

– Мария, как ты умеешь не вовремя прийти!

– Да я, похоже, всегда не вовремя.

– Ну, что я тебе говорил? – сказал ему Вольфганг и помахал у себя перед глазами рукой, имитируя движение дворников в автомобиле.