Брак с Медузой
Шрифт:
Я припустил еще быстрее и уже почти покончил с клецками, когда меня вывернуло наизнанку. Голова моя почему-то ударилась об угол стула. Чувствовал я себя сквернее некуда.
Дин подошел и поглядел на меня.
– Бедняга, – проговорил он. – Прибери-ка за ним, Джейни.
И прямо на моих глазах лужа исчезла с полу. Но я уже не был способен удивляться. Я почувствовал его руку, которая взъерошила мои волосы.
– Бини, дай ему одеяло. И ну-ка спать. Ему нужно отдохнуть.
Я почувствовал на себе одеяло и уснул, наверное, прежде, чем Дин успел уложить
Не знаю даже, через какое время я очнулся. Спросонья я не понял, где нахожусь, и это меня испугало. Я приподнял голову и увидел тускло рдевшую кучку углей в очаге, а рядом с очагом спавшего Дина. Мольберт Джейни чернел огромным богомолом. Я заметил, как из колыбели вынырнула голова Малыша, правда, не мог понять, смотрит он на меня или нет. Джейни лежала на полу возле двери, близнецы спали на старом столе. Ничего не шевелилось, только покачивалась головенка младенца.
Я встал на ноги и огляделся: комната как комната, с одной только дверью. Я на цыпочках отправился к выходу. Когда пробирался мимо Джейни, она открыла глаза.
– Куда ты? – спросила она.
– Не твое дело, – отвечал я. Потом непринужденно зашагал к двери, одним глазом следя за девчонкой. Она не шевелилась. Дверь со вчерашнего дня оставалась плотно закрытой.
Я вернулся к Джейни. Она спокойно поглядела на меня, не выражая никакого смущения. Тогда я пробормотал:
– Мне за угол надо, понимаешь?
– А, – отвечала она, – что ж ты сразу не сказал.
Я вдруг охнул и ухватился за пузо. Мной овладело совершенно неописуемое чувство. С одной стороны, вроде бы больно, а с другой – не больно. Ничего похожего со мной в жизни еще не случалось. Слышно было, как за дверью что-то плеснуло на снег.
– О’кей, – кивнула Джейни, – теперь ступай спать.
– Но мне надо…
– Что тебе надо?
– Ничего. – Это было правдой. Мне действительно никуда уже не было нужно.
– В следующий раз говори прямо, не стесняйся.
Я промолчал и вернулся на свое одеяло.
– И это все? – спросил Стерн. Я лежал на кушетке, уставившись в серый потолок. Он повторил: – Сколько же тебе лет?
– Пятнадцать, – сонным голосом отвечал я. Он ждал. Под серым потолком проступали стены, ковер, лампы и стол, за которым на стуле сидел он сам. Я сел, на секунду обхватил голову руками и тогда только посмотрел на него. Не отводя от меня глаз, он по-прежнему занимался трубкой.
– Что вы со мной сделали? – спросил я.
– Я уже говорил: ничего. Все делаешь ты сам.
– Вы загипнотизировали меня.
– Нет. – Голос звучал уверенно и правдиво.
– Что же это было? Я… я словно пережил все заново.
– И что-нибудь почувствовал?
– Все почувствовал, – я передернул плечами, – все до последней мелочи. Что это было?
– Когда такое проделаешь, становится легче. Теперь ты можешь сам практиковать это, и с каждым разом боль будет угасать. Вот увидишь.
Я изумился, впервые за последнее время. Потом обдумал слова Стерна и спросил:
– Если я все сделал
– Нужно, чтобы кто-нибудь слушал.
– Слушал? Значит, я говорил?
– Не закрывал рта.
– Обо всем, что случилось?
– Откуда мне знать. Меня там не было. Это ты все видел.
– А ты поверил мне? И про исчезающих девчонок, и про летающий табурет?
Он пожал плечами:
– Моя работа состоит не в том, чтобы верить или не верить. Главное, что для тебя все это было реальным…
– Еще как!
– Ну в этом-то и заключается самое главное. Значит, с ними ты сейчас и живешь?
Я откусил досаждавший мне ноготь.
– Жил, но недолго, пока Малышу не стало три. – Я посмотрел на него. – Вы напомнили мне Дина.
– Почему?
– Не знаю. Впрочем, нет, вы на него не похожи, – торопливо добавил я и снова лег. – Не знаю, что заставило меня сказать вам это.
Потолок стал серым, свет ламп потускнел, черешок трубки звякнул о его зубы. Я пролежал так долгое время.
– Ничего не происходит, – сообщил я ему.
– А что, по-твоему, должно было произойти?
– Что-то вроде того, что было.
– В тебе есть кое-что еще, и оно просится наружу. Дождись.
В моей голове словно проворачивался барабан револьвера, в котором запечатлены места, предметы и люди, с которыми я был знаком. Я заставил барабан остановиться, и остановился он в пустом месте. Я снова раскрутил его, и снова остановил.
– Опять ничего.
– Малышу три, – повторил он.
– Ах, это, – проговорил я, закрывая глаза.
Ночь за ночью спал я на том одеяле, а многие ночи и не спал. В доме Дина вечно что-то происходило. Иногда я дремал днем. Одновременно все укладывались, как я понял потом, лишь когда кто-то болел, как было тогда, когда Дин принес меня. В комнате всегда было сумрачно. Очаг горел и ночью, и днем. Две старые лампы желтели над головой. Когда они начинали тускнеть, Джейни что-то делала с аккумулятором, и свет разгорался ярче.
Джейни, кажется, делала вообще все необходимое, за что не брался никто другой. Дина частенько не бывало дома. Иногда он брал в помощь близнят, только их отсутствие трудно было определить, они то исчезали, то появлялись – бам, и готово. А Малыш так и оставался в своей колыбели.
Я и сам кое-что делал. Нарубил дров, смастерил полки. Иногда мы с Джейни и близнятами отправлялись купаться. Еще я разговаривал с Дином. Но такого, как остальные, я не умел и поэтому злился, злился все время. Ведь часто я не знал, чем бы заняться. Впрочем, это не мешало нам слидиняться. Так говорила Джейни. Она утверждала, что словечко подсказал ей Малыш: это когда все становятся одним, даже если заняты разными делами. Ну как две руки, две ноги, тело и голова трудятся вместе, хотя голова не умеет ходить, а руки не думают. Дин сказал, что в этом слове перепутались два: «сливаться» и «соединяться».