Брак у народов Центральной и Юго-Восточной Европы
Шрифт:
Отношения ухаживания несли на себе отпечаток социальной стратификации деревенского общества и семьи. Инициатива исходила от мужчины, девушка могла принять его любовь или ее отклонить, стремясь это сделать в тактичной форме. Могла она, впрочем, и намекнуть о своей приязни, послав парню через свою родственницу китку — букетик, перевязанный красной ниткой.{393} Патриархальная мораль признавала за молодым человеком право не считаться с душевными склонностями девушки и вольным с точки зрения принятой этики обращением с нею закрыть ей возможность быть посватанной другим (например, сбросив с нее головной убор на виду у всех).{394}
Интимные чувства в условиях традиционного быта контролировались деревенским обществом и родней, а их выражение и рамки их развития регулировались обычаями и обрядами. Так, во время лазарования и колядования девушки и парни в ритуально-знаковой форме и через текст обрядовых песен имели возможность проявить свои чувства и получить ответ в подобной же форме.{395}
В любви могли объясниться при встрече на улице или на тайном свидании, устроенном с помощью родственников, стоя по обе стороны ограды. Парень сразу же говорил, что хочет «взять» девушку, или спрашивал: «Возьмешь ли меня?», и она давала ответ.{396} Но обычно о чувствах — и наедине, и при людях — говорили не словами, а знаками, язык которых был понятен каждому. Схватить цветок с головы девушки (на хороводе, посиделках или у колодца), вытащить платок из-за пояса или бросить в нее яблоком было равносильно любовному объяснению. Если она не возмущалась, а лишь застенчиво отводила взгляд, это означало согласие на его ухаживание. Девушка и сама могла после этого шутливо выхватить у парня гребешок, платок, ножик.{397} Или же юноша подавал девушке веретено с шерстью, а та, если ему симпатизировала, пряла несколько мгновений и возвращала веретено. Знаком проявления симпатии к девушке была и просьба отпить из ее ведра воды. Если парень был ей не по сердцу, она выливала оставшуюся воду и наливала новую.{398}
Наблюдая все это, в селе начинали говорить о любви такой-то пары, и наконец девушки на посиделках исполняли в их честь припевки (напевки) — песни любовного содержания, в которые вставляли их имена.{399} Припевки раскрывали и толковали чувства влюбленных, которые было стеснительно высказать прямо друг другу. Этим их отношения как бы утверждались в обществе и одновременно попадали в сферу его контроля. Парень и девушка получали новый социальный статус — их называли теперь любовници, гальовници (от галя — ласкать) и они получали некоторую свободу для общения: могли быть рядом в хороводе, на посиделках, тогда как обычно парни и девушки группировались по отдельности, за исключением родственников. Парень провожал девушку с хоровода домой, помогал ей в полевой работе, качал ее на качелях — праздничном развлечении молодежи и т. д. Данное друг другу обещание вступить в брак считалось серьезным шагом на пути к нему, а нарушение слова — нечестным поступком. Однако встречи молодых наедине и после этого не одобрялись. Их интимные отношения ограничивались рукопожатиями и поцелуями в редкие минуты, когда они были скрыты от чужих взоров. Если по истечении года парень не посылал к девушке сватов, данное ею согласие на брак с ним теряло силу и она могла принять ухаживание другого, за что уже нельзя было ее обвинить в измене.{400}
Дальнейшая судьба молодых зависела от родителей. Посредницами между ними и отцами, которым принадлежало решающее слово, выступали матери. Они наблюдали за сердечными делами своих детей, и те им первым поверяли свои чувства. При положительном отношении к предложению сына родители начинали готовиться к сватовству. При неблагоприятном молодые чаще смирялись, но в ряде случаев проявляли самостоятельность, допускаемую обычаями.
Ритуал брака по сговору распадается на три главных периода: предсвадебные обряды, собственно свадьба и послесвадебные обычаи и обряды.{401} Первым из предсвадебных обрядов является испрашивание согласия на брак (сватосване, питане, просене, посакване и др.). Сватами (сватовници, сгледници, женихли и др.) избирались родные жениха, обычно мужчины, иногда шел сватать отец. В Северо-Восточной Болгарии нередко посылали женщин. Сваты должны были быть семейными, желательно опытными в сватовстве и красноречивыми. Избирался благоприятный, по поверьям, день (воскресенье, понедельник, четверг) и вечерний час, чтобы сватовство осталось тайной, так как неизвестно было, каков будет ответ родителей девушки.
Своим поведением сваты выражали исключительность момента: были в приподнятом настроении, изысканно одеты, в руках держали свежесорванную ветку (сливы, черешни, ели и др. — символ здоровья, жизненной силы), а женщины — прялку с шерстью. Широко распространенным первым обрядовым действием сватов было размешивание углей в очаге, иногда сопровождаемое пожеланиями в символической форме: «Как горит этот огонь, так пусть горит наш парень по вашей девушке, а ваша девушка — по нашему парню!»{402} Цель посещения раскрывалась чаще иносказательно. Разнообразие иносказательных формул можно свести к нескольким типам: сваты представлялись покупателями телки, доброго вина (наиболее распространенный вариант) или охотниками, которые хотели бы поймать соколицу для своего сокола, или они «искали» корову для своего быка, утку для селезня и т. п.{403} Родители девушки благодарили за оказанное им уважение, но если не одобряли партнера для дочери, то учтиво отвечали, что она еще молода, не готово приданое и т. п. Если же были согласны, то не спешили дать ясный ответ — это считалось неприличным. Высказывались благосклонно, но неопределенно: «Поразмыслим, спросим дочь… Познакомимся с парнем, порасспросим, а вы завтра снова пожалуйте!»{404} В иных местах отношение к предложению выражалось не только словами, но и символическими действиями — например, в Северо-Западной Болгарии благожелательным знаком было незаметное дополнение вином баклажки главного свата.{405}
После нескольких уклончивых ответов отец девушки давал согласие на брак, хотя и не без оговорок. Сваты угощали присутствующих ракией (водкой) со словами: «В добрый час!». На этом их миссия считалась оконченной, если только обряд сватанья не сливался со сговором, или малой помолвкой. Но традиционно она являлась самостоятельным этапом предсвадебного ритуала.
Малую помолвку, или сговор (малък годеж, малък главеж, малка углава, тъкмеж, сговор, нишан, белег, бъклица, запив, запиване, главия, главенству, женихлари и др.), устраивали вскоре после сватовства, обычно на другой день, чтобы закрепить согласие на брак. Из сговора не делали тайны. Кроме сватов, приходили родители жениха, их близкие родственники и соседи. Число гостей должно было быть четным — чтобы молодые рано не овдовели. По старому обычаю жених не присутствовал, но в исследуемый период во многих областях это уже не соблюдалось. Девушку же приглашали к сватам, чтобы испросить ее согласие на брак: это входило в ритуал сговора. Свое согласие она закрепляла символическими действиями: целовала руку парню и его родителям, принимала от них дар (нишан — знак, залог) и передавала жениху через его отца свой. Непременной частью нишанов были китки — букетики живых или высушенных цветов с добавлением к ним вечнозеленых растений (самшита, плюща и пр.). К китке, предназначенной для девушки, привязывали также нечетное число золотых или серебряных монет, а иногда и перстень жениха — его символ, употреблявшийся в дальнейших обрядах. Девушка обходила гостей, сидящих за столом, одаривая их полотенцами, чулками, фартуками. Поднимался тост за здоровье жениха.{406}
В тех местах, где малому годежу придавалось относительно большее значение (Западная Болгария, Фракия), сваты приносили обрядовый хлеб (погача), который после здравиц молодые разламывали и раздавали присутствующим. До поздней ночи продолжалось веселье.
Случаи категорического отказа девушки от предложения были редки, но принудить ее к браку было нельзя ни по обычному, ни по каноническому праву.
После сговора родители молодых считались породненными и начинали обращаться друг к другу «Сват!», «Сватья!».
Большая помолвка (голям годеж, годеж, голям нишан, голяма года, китка, гиздило, пръстен и др.) по составу обрядов во многом напоминала малую, но носила подчеркнуто публичный характер. К дому невесты шли с музыкой, впереди вприпляс двигалась молодежь. Количество гостей в значительной мере зависело от имущественного состояния сторон.
Важным моментом большого годежа был уговор о проведении свадьбы: уточнялось время, число участников, договаривались о взаимных подарках, о размере брачного выкупа (если он сохранялся). Разговор о последнем иногда превращался в настоящую торговлю, хотя часто шел в иносказательной форме — якобы о покупке телки и пр., которую родители девушки расхваливали на все лады, а «покупатели» старались сбить цену.{407} По достижении согласия отец приказывал дочери целовать руки будущим свекру и свекрови. Деньги преподносили на каравае хлеба. Процедура брачного выкупа иногда выносилась в отдельный эпизод свадебного ритуала — отсёк, в промежутке между помолвкой и свадьбой.{408}
На большом годеже происходил обмен дарами и китками (если последние не фигурировали на малом). Родители парня вручали девушке монисто из золотых монет или хотя бы одну монету на шнурке — отличительный знак невесты. Родители и священник (если он присутствовал) благословляли молодых, которые обменивались перстнями. В районе Котела обряд обмена перстнями проводили подкумы (родственники кума). Затем начиналось веселье. В некоторых местах, (например, на северо-востоке) было принято за трапезой испытывать сообразительность сватов, которые отвечали на вопросы или исполняли желания хозяев, высказываемые в виде загадок.