Брат и благодетель
Шрифт:
– А Нина здесь?
– спросил Гудович.
– Нина? Нина придет, у Нины дела, Нина теперь очень важный человек, ой-е-ей!
– Вот, - сказал Гудович, - теперь я с вами и во век не расплачусь.
– Со мной что? С подписчиками! Они вам сгоревших номеров не простят, такой фейерверк посреди Нью-Йорка устроить!
– Разрешите!
– Индифферентный решительно взял Зака за плечо и оторвал от Гудовича.
– Вы в состоянии просмотреть и расписаться, прошение и анкеты мы с вашей женой заполнили, осталась ваша подпись.
–
– крикнул Зак.
– Американец!
– Какой невыдержанный тип!
– поморщился индифферентный.
– Теперь вам надо будет попридирчивей выбирать друзей, мистер Гудович. Распишитесь.
Поддерживаемый Заком, Гудович слегка приподнялся и увидел перед собой на бумаге прыгающую дату своего рождения, рождения Михаила Львовича, Наташи, всех родных и вспомнил, что так и не хватило сил за все это время лежания в больнице попросить Зака или Нину переслать им немного денег - маме в Петербург, Наташе в Москву. Об Игоре они позаботятся сами, Харьков, что такое Харьков, зачем он поехал туда туда?
– Старик очень рассердился, что ему сразу не сказали о вашем положении, - рассказывал Зак, - чуть меня не убил! Правда, Соломон? А потом, когда узнал, что я для вас кое-что сделал - улыбнулся! Слышите, Миша, банкир Штиф улыбнулся, вы часто видели улыбку Штифа, Соломон? Только не врите! Ой, улыбочка!
– запел он.
– Ну и улыбочка, ой улыбочка ой-е-ей, - закончил он высоко-высоко, и индифферентный, в котором наконец, по бантику, болтающемуся под горлом, Гудович признал секретаря Штифа, прикрикнул: - Прекратите, мишугине, вы мне мешаете!
– Сами вы мишугине!
– Я?!
– Ну, хорошо, хорошо, выше превосходительство. Подписывайте скорее, Гудович, и пойдем в ресторан, хватит притворяться!
– Не дразните меня, Александр Аркадьевич, - сказал Гудович.
– Сашка! Просто Сашка! С сегодняшнего дня я настаиваю, чтобы вы обращались ко мне как к Пушкину, запросто, Сашка!
Он расшалился окончательно, и комната наполнилась каким-то американо-еврейским звоном, от которого начинало знобить немного, но прерывать его тоже не хотелось. Гудович прочитав, с трудом марлевыми пальцами подписал бумаги.
Секретарь, шевеля губами, начал придирчиво перечитывать все по его утверждению им же составленное, а Зак говорил, говорил:
– Когда он узнал, какую шуточку сыграли с вами наши соотечественники, в такую ярость пришел, вы бы видели! Так что считайте себя виноватым, что экономическая политика нашей страны скоро изменится. Вы, безусловно, большевистский агент, Миша, если не на деле, то потенциальный. Старик орал, что с русскими дело иметь нельзя, горбатых только могила исправит, они даже не способны отличить честных людей от подлецов, и если он еще колебался в кредите для большевиков, то с сегодняшнего дня - это дело решенное.
– Но это могли быть просто мальчишки.
– Какие там мальчишки!
– отмахнулся Зак.
– Он приказал мне найти Нину, и сам, слышите, самолично поехал в департамент и добился у них вида на жительство для вас и вашей семьи, Миша.
Гудович посмотрел на секретаря, тот, делая вид, что читает, утвердительно кивнул головой.
– И вот вы - американец, Гудович, - закончил Зак.
– Мало того, что огонь не повредил ваш фейс, вы еще вышли из огня американцем.
– Но я не еврей, - сказал Гудович.
– Я русский, православный.
– А он и не настаивает, главное, чтобы вы были таким же симпатичным человеком, как я.
– Наши люди - тоже жулики, - сказал секретарь, вставая, - вы не очень идеализируйте наших людей, мистер Гудович.
– Я не идеализирую...
– Они, конечно, не такие подлецы, как у вас в России, но они - другие подлецы, это надо знать, если вы уже решили здесь задержаться...
И по тому, как он важно растягивал гласные, поучая, Гудович узнал уроки Штифа.
– Спасибо, - сказал он.
– Хорошо, - сказал секретарь, пряча папку в портфель.
– Мне надо было получить вашу подпись и сверить факты, и я получил. Это надо мне. Да, я забыл спросить, - сказал он уже у двери: - зачем вам это надо, а?
И очень довольный своей шуточкой, удалился.
– Вот мишугине, да?
– спросил Зак.
– Чтоб у меня было столько счастья, как у него! Знаете, сколько он получает? Вы даже представить себе не можете. Слушайте, а вдруг вы конкурент, и старик вас метит на его место? Пойдете?
– Прекратите, пожалуйста.
– Нет, действительно, это не позорно - служить секретарем у такого богатого человека, я постараюсь вам не очень докучать своими мелкими проблемами, правда, кое о чем обязательно попрошу. Нет, на самом деле, вы рады, Миша?
– Очень, - сказал Гудович.
– Очень.
И заплакал, потому что понимал: теперь с теми, кто в России, все будет хорошо, ему уже предлагали работу разные люди (но тогда прав никаких не было), он очень хороший специалист и пригодится этой стране так же, как любой другой, надо срочно все обсудить с Ниной. А может быть, они спешат немного и департамент еще не решил? Нет, решил, конечно же, решил, зачем Штифу посылать секретаря? При мысли о Нине он помрачнел немного.
"Может, я ошибся, - подумал он, - и это был совсем другой человек? Я ее брата и не запомнил тогда в Париже, он всегда бежал на несколько шагов впереди, только силуэт, только профиль, а потом его же убили, как он мог там оказаться, и как можно разглядеть человека сквозь внезапно вспыхнувший огонь? Галлюцинации, галлюцинации, я просто испугался и увидел этот призрак, а мог возникнуть и совсем другой! Я ведь очень давно живу. Хорошо уцелеть и лежать вот так, в спокойном раздумье, с уверенностью, что теперь ты справишься абсолютно со всем...Только бы моим в России не попали в руки газеты со всей этой историей, они с ума сойдут.