Брат мой, ящер
Шрифт:
У вас может создаться впечатление, что я защищаю евреев и нападаю на христиан. Во-первых, евреи не нуждаются в защите и оправдании. В конце концов, не иудеи преследовали христиан двадцать веков подряд, а наоборот. Мало кто знает, что в первые два века существования христианства, когда их жестоко преследовали, они часто находили защиту и пристанище в еврейских общинах, которых тогда уже было много в разных странах. А во-вторых, Павлово христианство всегда несло в себе его злобу, нетерпимость. А евреев Павел, который, как я уже говорил, сам был евреем, возненавидел, когда они не приняли его честолюбивые фантазии и не признали Йешу сыном божьим, как учил сам Павел. Люди не любят,
Злоба и нетерпимость медленно убивали Бога. Вы уж поверьте мне… — Ирине Сергеевне на мгновенье показалось, что в глазах Ивана Ивановича показались слезы. — За двадцать веков христианства жили ли где-нибудь люди по заветам Христа, придуманным на самом деле Павлом? Отдавали ли ближнему последнюю рубашку или подставляли обидчику вторую щеку? Увы. Жили в основном и, к сожалению, продолжают жить люди по законам рептилий. Покоряли, убивали, отнимали, крали, преследовали. И слова Евангелия «несть эллина и несть иудея» всегда были пустыми, потому что соседи воевали с соседями, и все преследовали всех, кто хоть чем-то отличался от них. И у французских католиков и гугенотов Бог был один, что никак не мешало им истово вырезать друг друга. И никак не мешало русской православной церкви свирепо преследовать староверцев, таких же христиан, как они, находить их скиты в далеких заволжских лесах и заживо сжигать братьев по вере, от стариков до младенцев.
Иван Иванович глубоко вздохнул и продолжал:
— В каком-то смысле Бог реально существует, пока в него верят миллионы людей. И когда, например, в девятнадцатом веке многим людям показалось, что вера умерла, немецкий философ Ницше тут же объявил, что Бог мертв. Немножко он, конечно, поторопился, но посмотрим правде в глаза — если Бог и жив, то, скажем так, он еле дышит. И уж во всяком случае, он далеко не в лучшей форме. Поверьте мне, я знаю.
Последние две тысячи лет христиане все больше и больше забывали о нем. Во имя Отца и Сына и Святого Духа… Не было у Бога сына, и сам он был святым духом, сыном народа, который его придумал и создал.
Он был богом маленького народа, богом маленькой страны, богом теплых каменистых холмов, тенистых виноградников и стад тучных овец, богом беспокойного народа Израиля. Он знал всех, и все знали его, и неистовые проповедники и пророки, часто босые и в рубищах, гневно грозили иудеям сухими кулаками, проклиная их за отход от бога, за жадность, за то, что закрывали глаза на Его, Бога, заповеди. А иногда попрекали и его самого за то, что он забывал свои обещания и свой долг перед народом, который создал его.
Но шли годы, столетия, тысячелетия, он стал номинальным Богом сотен миллионов христиан, Богом большого мира, и оказывался все дальше от бурления военных сражений, дворцовых интриг и кипения ярмарок, в которых и при желании не смог бы разобраться.
Когда-то он был богом простых
И мне кажется, я знаю, почему Бог, придуманный и созданный людьми, находится в столь печальном положении. Люди перестают верить, а стало быть, слабеет и Бог. А перестают верить потому, что в наш торговый век большинство не видят особого смысла следовать заветам Всевышнего. Я не хочу сказать, что раньше они жили исключительно по заветам Бога. Но был хоть какой-то страх, страх перед гневом Божьим. А теперь страх этот у огромного большинства исчез, и люди начинают жить не как люди, создавшие Бога, а как обыкновенные макаки в штанах и юбках. Ад как-то потускнел, слинял, стал чем-то малосерьезным, скорее смешным, чем страшным, чем-то вроде компьютерной игры или темой для анекдотов. Стоит ли бояться его, чтобы в чем-то себя ограничивать?
Вы скажете, а польза? Да, у отдельных праведников вера — это страстная потребность души. Ее порывы к добру и справедливости в недобром несправедливом мире. Да, праведники не перевелись, но их — абсолютное меньшинство. Для большинства вера — это в лучшем случае формальное исполнение каких-то обрядов.
Что же делать? Признать, что Фридрих Ницше был прав? Может быть, но людям трудно оставаться без Бога. Да, Бог был создан людьми, но он с тех пор стал реальностью и теперь имеет перед ними определенные обязанности, даже если люди и забывают его…
Ирина Сергеевна с глубочайшим вниманием смотрела на человека, сидевшего перед нею, — столько какой-то неземной печали было написано на его лице.
— Я сказал «в наш торговый век» не случайно. Если бы вместо сомнительного рая, который давно стал шуткой, Бог мог предложить людям нечто конкретное, причем тут же, а не в некоем туманном будущем, которое то ли будет, то ли нет, вообще неизвестно, вот тогда… Нечто, что им жизненно важно, что может облегчить или даже спасти их жизнь. А то ведь люди видят, что Бог не только не вознаграждает добрых и праведных, а наоборот: процветают те, кто и не думает о божьих заповедях. Многие, если не все, ваши так называемые олигархи или другие преступники меньше всего думают о боге, разве что покупают золотой крест побольше, чтоб другим завидно было…
— И что же Господь может нам предложить? — спросила Ирина Сергеевна, и с удивлением почувствовала, что спросила без малейшей иронии.
— Вот это уже звучит вполне современно. Купи помаду такую-то, и твои губы обворожат всех мужчин. Или вот эту краску для волос. Редкую по насыщенности цвета и стойкости. И цена вполне доступная. Я этого достойна.
— Вы предлагаете внести в веру немножко рыночных отношений? — спросила Ирина Сергеевна.
Иван Иванович пристально посмотрел на нее и вздохнул:
— Боюсь, что вы подошли к самой сути моего предложения.
— Но прежде чем спрашивать, о чем именно идет речь, могу я поинтересоваться, почему вы ведете весь этот невероятный разговор именно со мной? Кто я? Святая? Столп церкви? Известный маркетолог? Специалист по рекламе? На чем вообще основан ваш выбор меня хотя бы в качестве собеседницы, меня — обычного человека, к тому же далекого от веры?
— Нет, Ирина Сергеевна, я хочу, чтобы вы были не собеседницей, а новым пророком, который оживит агонизирующую веру.