Брат по крови
Шрифт:
Медсанбат располагался посреди бывшего кукурузного поля. Но крестьяне из близлежащего аула давно уже перестали сеять кукурузу — все мужское население его ушло в горы к Масхадову, — и нам никто не ставил в упрек, что мы занимаем пахотные земли. Правда, иногда кто-нибудь из аула приезжал к нам, но только для того, чтобы попросить у нас те или иные лекарства. В основном это были старики или женщины.
Тишина успокаивает и притупляет бдительность. Впрочем, кто из нас мог подумать, что боевики способны совершить нападение на лечебную часть? Мы ведь не воины — мы лекари. Если нужно, окажем медицинскую помощь даже «воинам Аллаха». Ведь клятва Гиппократа имеет силу и на войне. Оказывается,
Случилось это перед рассветом, когда утомленный после очередного трудового дня медперсонал, а вместе с ним и раненые мирно спали в своих казенных палатках. Та ночь выдалась ветреной и холодной. Над головой висели мохнатые тучи, которые закрыли луну и звезды. Было темно и жутко от нечаянных шорохов и иных звуков, которыми была наполнена округа. Где-то недалеко плакали, выли и стонали шакалы. У часовых волосы дыбом вставали — будто бы то покойники бродили вокруг, норовя приблизиться к части. Но самое страшное было даже не это — пугала темень, когда нельзя было отличить живую душу от одинокого дерева. То ли дело, когда ночь светлая — все поле видно как на ладони. Тогда врагу не пройти — за полкилометра его увидит часовой. Но в эту ночь все было иначе. Потом кто-то из часовых скажет, что он слышал шум мотора, но не придал этому значения — подумал, что привезли раненых. Но это были боевики, которые на двух «КамАЗах» с ходу ворвались в расположение части и открыли огонь по палаткам, силуэты которых едва были различимы в предрассветной мгле. Часовые открыли ответный огонь. Что тут началось! Паника, стоны раненых, крики о помощи… Позже мы узнаем, что бандитам нужен был Бесланов — от кого-то прознали, что он находится в нашем медсанбате, и напали на нас.
Вначале загорелась одна палатка, затем другая, третья…
— Батальо-о-он! — услышал я голос Плетнева. — В ружье!
Я бросился на голос начальника медсанбата. Решил, что ему потребуется моя помощь. Но Плетнева я так и не обнаружил.
— Роман Николаевич! — закричал я. — Где вы?
— Да здесь я, — раздалось где-то за моей спиной. И следом: — Пригнись же ты, ради бога! Ходишь, понимаешь, словно по пляжу. Убьют ведь…
Я пригнулся.
— У тебя есть пистолет? — спросил Плетнев, который в следующую минуту оказался уже рядом со мной.
— Да, — ответил я коротко.
— Ну так стреляй же! Видишь, они там, у машин…
Я поглядел туда, куда указал мне майор, и в зареве пожарища увидел чьи-то силуэты. Я стал стрелять.
Перестрелка продолжалась довольно долго. Спасибо ребятам из охраны — они бились насмерть и не дали бандитам захватить наш небольшой лагерь. Я видел, как метался между уцелевшими палатками командир взвода охраны и мальчишеским голосом отдавал команды своим подчиненным. Вот как, подумал я, не успел пацан окончить военное училище, как ему сразу пришлось воевать. И ничего, воюет. А смелый-то какой! Прямо под пули лезет.
А пули свистели совсем рядом. Порой очередь трассирующих сверкающей нитью прошивала воздух над самой головой. И жутко становилось при мысли, что это смерть гуляет над полем.
Когда патроны в обойме моего пистолета закончились, я стал помогать санитарам эвакуировать раненых. Первым делом, сам того не понимая, я почему-то бросился к палатке, где лежал Бесланов со своими товарищами.
— Даурбек! — крикнул я в темноту. — Где вы?
В ответ ни звука.
— Да где вы, черт вас возьми? — не на шутку рассердился я.
— Что вы кричите? Смылись чеченцы, смылись, — услышал я вдруг чей-то голос. — Как только все началось, так они и смылись…
— Волков, ты, что ли? — узнал я голос морпеховского комбата.
— Я, Дмитрий Алексеевич, — произнес он. — Скажите, что там происходит? Нас, случаем, не возьмут в плен?
Он не зря боялся плена. Чеченцы люто ненавидели морпехов за их безумную храбрость и зверски с ними расправлялись, коли те попадали к ним в плен. Волков был тяжело ранен, а так бы уже давно выбрался из палатки. Находиться в неведении порой бывает хуже, чем стоять под пулями.
— Я уже и ножик наготове держу. Думаю, если возьмут в плен, горло себе перережу, — признался Волков.
— Не возьмут, — сказал я. — А палатку тебе все-таки покинуть придется. Бандиты специально жгут наше хозяйство.
— Но я ведь не смогу идти, — сказал Волков.
— А я на что? — произнес я.
Я попытался взвалить Волкова на себя. Он стиснул зубы, чтобы не закричать от боли, и лишь только иногда, когда я сильно встряхивал его, невольный стон вырывался из его груди.
— Потерпи, браток, потерпи, — задыхаясь под тяжестью его тела, проговорил я. — Уж лучше пусть будет больно — зато живым останешься.
— На миру и смерть красна, — пробовал шутить комбат.
— Неверно это, — вытаскивая Волкова из палатки, сдавленным голосом произнес я. — Красна только жизнь, смерть всегда страшна. Даже на миру.
Я оттащил Волкова в укрытие, где уже было немало раненых. Санитары не теряли времени даром и эвакуировали всех, кто не мог сам двигаться. В этот момент мы увидели, как со стороны площадки, где находился небольшой автопарк, в нашу сторону, не включая фар, рванул санитарный «уазик».
— Зачем?! Что он делает?! — услышал я рядом голос хирурга Лаврова, который не понял маневра водителя «санитарки».
— Раненых, наверное, хочет вывезти, товарищ капитан, — произнес кто-то из бойцов.
— Какого хрена! Они же сожгут машину! — крикнул Лавров, и в этот момент, будто бы в подтверждение его слов, машину тряхнуло от взрыва, и она превратилась в факел.
— Из подствольника шарахнули, — услышал я за спиной чей-то голос.
Санитары бросились к машине, чтобы попытаться вытащить оттуда смельчака, но было поздно. Парень сгорел вместе с машиной. Потом мы узнали, что это был рядовой Потемкин. Жалко мальчишку.
А бой продолжался. Бандиты пытались взять палатки приступом, но им это не удавалось, и тогда они расстреливали их из автоматов.
В эти минуты я старался не думать о том, какой урон нам нанесли боевики, сейчас важно было другое — спасти людей. Хотя это была и не моя забота, а Плетнева, тем не менее, как офицер, я чувствовал и свою ответственность.
Я снова и снова бросался к палаткам и вытаскивал оттуда раненых. А когда я наткнулся на убитого бойца из взвода охраны, я взял его автомат и присоединился к защитникам лагеря. Я стрелял довольно неплохо — этому меня научили в институте на занятиях по военной медицине. Помнится, даже был лучшим стрелком на курсе. В армии тоже приходилось стрелять во время сдачи зачетов по огневой подготовке. Здесь все должны уметь хорошо стрелять. Глядишь, и пригодится когда-нибудь. Мне это пригодилось. Я сам видел, как после очередного моего выстрела кто-нибудь из бандитов падал на землю мешком. А когда сквозь утреннюю мглу пробилось солнце, стрелять стало намного веселее. Фигуры боевиков, метавшихся по лагерю, были видны как на ладони, и оставалось только хорошо прицелиться и нажать на спусковой крючок. Привычная мелкая отдача в правое плечо, треск очередей — и вот она, пораженная цель. Все, как на занятиях по огневой. И забавно, и страшно одновременно. Одним словом, смертельная игра, где если ты не прикончишь кого-то, то прикончат тебя.