Брать живьем! 1919-й
Шрифт:
– Понимаю, молодой человек, такое возможно, доктора называют это амнезией, – сказал он. – Какое же дело привело сюда сотрудника Угро?
Кузовлев размешал чай, пригубил его, наблюдая за мной поверх чашки.
– Дело серьезное, Харитон Петрович. – Я положил себе сахару, помешивая ложечкой горячий напиток. – Вы ведь до революции служили в сыскном отделении?
– Как же, служил и был на хорошем счету.
– Об этом и сейчас помнят… В 1916 году в Петродаре случилось неординарное событие, был похищен купец Милованов, – сказал я и протянул ему вырезку из газеты. – Чем же все закончилось?
Прочитав заметку, хозяин закивал головой.
– Действительно,
– «Монастырские?»
– Они, с Гвидоном во главе… С семьи купца потребовали выкуп, сумму его уточнять не буду. Я предпринял все шаги, применил весь свой опыт, но не смог обнаружить убежища, где содержался Милованов. Следовательно, бандиты добились своего, выкуп был заплачен…
– Заплачен, – хмурясь, повторил я за Кузовлевым.
– Увы, а в чем, собственно…
– Понимаете, «монастырскими» вчера был похищен мальчик, в обмен на его освобождение они требуют отпустить своего кореша, попавшего за решетку. Вот я и подумал, что вы сможете нам чем-нибудь помочь.
Кузовлев допил чай, разжег старую пенковую трубку, поднялся на ноги и стал медленно прохаживаться по залу.
– Знаете, незадолго до перевор… революции мне пришлось в поисках украденных лошадей прочесать район улиц Скатной и Кузнецкой. Имеете представление, где это?.. Ну, так вот, в амбаре одной мещанской усадьбы я обнаружил длинную железную цепь, свисавшую с каменной стены. Хозяин мне объяснил, что держит на ней свою ценную охотничью собаку. Днем, мол, она гуляет по двору, а ночью на цепи, попробуй, уведи! Сначала, дескать, нужно с замком повозиться, потом с цепью – целая морока. Я кивал ему, соглашаясь, что охотничьих собак воровали всегда. Но меня обеспокоило вот что: ни собачьих следов, ни шерсти я в том амбаре не увидел, не уловил в нем и особого собачьего запаха. Я тогда смекнул, что здесь что-то не так. Свою собаку он, по-моему, держал в сенях своего дома. Подозрения только усилились, когда спустя день или два я увидел его на базаре в компании одного из «монастырских».
– Вы полагаете, что Милованова могли держать в том месте?
– А ну как мои предположения верны?
Я встал и в волнении проговорил:
– Вы покажете мне тот амбар?
– Прямо, сейчас?
– Нечего тянуть!
– А ордер на обыск?
Я тут же обмяк. Ну, заявлю хозяевам усадьбы о том, что веду поиски похищенного пацана. Но если его там не окажется? Что тогда? Поднимется скандал, это как пить дать!
– Хорошо, просто проведите меня к тому амбару.
– Что ж, идемте!
Кузовлев надел пиджак, взял шляпу и трость и, закрыв дом на ключ и погладив собаку, вывел меня за калитку. Через два дома от его флигеля располагался постоялый двор. Возле него остановился обоз из трех груженых повозок с вооруженными людьми. Из обрывков разговора я понял, что с одной из телег случилась поломка.
Пока мы не спеша продвигались по улицам города, Кузовлев рассказал мне о некоторых своих расследованиях. Так, в 1910 году он вывел на чистую воду прожженных карточных шулеров, обиравших на курорте беспечных иногородних отдыхающих.
– Многие не прочь перекинуться в картишки и сейчас, – говорил бывший сыщик, элегантно опираясь на трость. – А тогда это было повальное увлечение и, понятное дело, всякого рода шулера и мошенники пользовались этим напропалую. Мои два шулера помечали рубашки карт в определенных местах штрихами, линиями, точками, а затем заворачивали в обертку и продавали
Были в практике Кузовлева и более серьезные дела. Через год после поимки картежных шулеров им было раскрыта серия убийств.
– Однажды в городе среди ночи была зарублена топором семейная пара, – вспоминал дворянин. – Через три недели еще одна. Из домов пропали собольи шубы, дорогие костюмы, разные ценности. Сомнений никаких: действовал бандит-одиночка. Кровавые отпечатки сапог говорили о том, что телосложения он был не самого слабого. И в том, и в другом случае эти самые сапоги оставили на паркетных полах крохотные комья белой глины. Детали на первый взгляд незначительные, но… Мест, где водился этот сорт глины в окрестностях города, раз-два и обчелся. Был установлен негласный надзор за ними. Глину брали девушки для отбеливания лица, бабы для лечения разных болезней, приходили и мужики-горшечники. Наше внимание привлек один из них, дюжий молодец высоченного роста. Проследили за гончаром, под благовидным предлогом заглянули к нему на огонек. И что ж? В подполе обнаружились и шубы, и костюмы, и драгоценности! Скрутили душегуба без сопротивления – так он был ошарашен!
Кузовлев готов был делиться воспоминаниями и дальше, но впереди замаячил конец улицы Скатной. Не доходя до него метров сто, он остановился и указал глазами на самое последнее жилище.
– Видите каменный дом на отшибе, тот с красной железной крышей и флюгером в виде всадника. На дворе два амбара, один крыт тесом, другой – соломой. Железную цепь я видел в первом из них.
– Спасибо, Харитон Петрович! – Я с чувством пожал крепкую руку сыщика. – Приятно было с вами познакомиться.
– Всегда рад помочь тем, кто борется с преступностью. Заходите, если что.
– Обязательно зайду!.. Да, до недавнего времени вы работали делопроизводителем подотдела помощи военно-увечным.
– Было такое. А откуда вы узнали?
– Есть список офицеров и бывших сотрудников сыска…
– А полицейский архив, картотека преступников сохранились?
– Насколько я могу судить, картотека в целости и сохранности.
– Вот как?.. Мне ведь довелось видеть, как все это было выброшено в амбар при здании полиции на Лебедянской. Ценные документы кучами валялись на земляном полу в страшной сырости. Более того, когда в усадьбе расположилась проходившая через город воинская часть, то солдаты, сбив замок с амбарной двери, стали пускать документы на самокрутки!
– Ужасное отношение к архивам! Варварство!.. Так вы сами ушли с должности или…
– Начальник подотдела из-за моего дворянского происхождения посчитал меня неблагонадежным. Сделал все, чтобы я был уволен.
– Но как же вы сводите концы с концами?
– Продаю на базаре сохранившиеся фамильные драгоценности, составляю всякого рода прошения в Комиссариат. Огородец у меня, садик какой никакой.
Кузовлев с грустной улыбкой коснулся пальцами края шляпы и, постукивая тростью, тронулся в обратный путь. Я понаблюдал за ним, а потом переключил внимание на указанную усадьбу. Поборов искушение тихонько пробраться к амбару, решил для начала посоветоваться с начальником Угро.