Брать живьем! 1919-й
Шрифт:
Светловский встретил меня в кабинете ошеломляющим известием.
– Пока тебя не было, Плешивый отдал концы!
– Как? Ему же стало легче!
– Как оказалось, не надолго… Умер в присутствии доктора, который и сообщил мне об этом.
– Но как только о смерти проведает Белый, Шкету конец! Бандюга подумает, что Плешивого прикончили мы!
– Я наказал Журкину прикрыть лазаретную дверь на ключ и помалкивать.
– А наши знают?
– Когда доктор заглянул в кабинет, все были на заданиях… Кстати, Скворцова на станции сменил
Испытывая чувство тревоги, я присел на край стула и рассказал о встрече с Кузовлевым.
– Это любопытно, – сказал Светловский, прослушав мой отчет. – Говоришь, усадьба третья от перекрестка по Скатной?
Подойдя к висевшему на стене плану c кварталами и улицами, он уверенно ткнул пальцем в нужное место.
– Дроздовы тут проживают, бывшие мещане. Не слышал, чтобы хозяин занимался чем-то противозаконным. Хотя, кто знает… Да, помню, что он охотник, имеет разрешение на отстрел дичи… Мы вот что сделаем, Данила. Придем к Дроздову и заявим, что ищем пропавшую охотничью собаку. Проверим и тот амбар. Пусть потом жалуется!
Дроздов, жилистый человек с тяжелым взглядом карих небольших глаз, встретил нас на пороге своего каменного дома довольно холодно. Как и его собака, показавшая нам свои крепкие желтые клыки. Хозяин сердито цыкнул на нее.
– Ищите собаку? – спросил он скрипучим голосом, посмотрев на наши удостоверения. – Мне чужие псины не нужны.
Его худенькая жена, держа за руки двух вихрастых мальчуганов, поддакнула:
– Cвою собаку кормить нечем!
– Пропавшего пса видели именно в этом районе, – твердо произнес Светловский. – Мы должны здесь все осмотреть.
Для виду проверив комнаты в доме, мы вышли на двор. Дроздов сунулся с ключами к дальнему крытому соломой амбару, хотя крытый тесом был ближе.
– Глядите, мне нечего скрывать!
Светловский покачал головой и четко проговорил:
– Я хотел бы взглянуть, что в этом амбаре.
Дроздов замялся, теребя пальцами связку ключей.
– Черт, ключ никак не найду! Поди, потерял. Точно, нету!.. Товарищ Светловский, поверьте, нет там никакой собаки. Замок жалко, не хочется сбивать…
Мне показалось, что за дверью характерно звякнули звенья цепи. Кинувшись к Дроздову и вырвав из его рук связку, я склонился над висячим замком. Подошел первый же ключ. Дверь распахнулась, и в туже секунду у дальней стены мы увидели Шкета, сидевшего на застеленном соломой полу со связанными за спиной руками, завязанными глазами и кляпом во рту. Один конец цепи был вмурован в стену, другой обмотан вокруг его шеи и закреплен ржавым замком.
Глава 10
Скрутив Дроздова, мы освободили беднягу и вернулись на Коммунальую площадь. Любитель охоты раскаялся в содеянном еще в пути, слезно просил о снисхождении, вспомнил о том, как поставлял дичь к столу больного председателя совнархоза.
– Лучше
Отправив паршивца за решетку, мы поднялись в кабинет. Светловский посадил Шкета на стул и взлохматил его песочного цвета волосы.
– Ну, что, брат, досталось тебе?.. Как же ты попался им в лапы?
– На базаре взяли, – шмыгнув носом, сказал пацан. – Одного Рябым кличут, другого Кувалдой. Я попытался удрать, да куда там. Затащили в пролетку, вставили кляп в рот, завязали глаза и отвезли в какой-то сарай. Теперь ясно, что на Скатную.
– Не били?
– Вдарили пару раз. Сказали, что пристукнули бы прямо в пролетке, да у Белого на меня планы.
– Cкажи спасибо Даниле, ему пришла в голову мысль обратиться к сведущему человеку… А оставаться тебе в городе нельзя. Ты крепко насолил бандитам, они этого тебе не спустят.
– Спасибо! – Мальчик по-доброму взглянул на меня и протянул худенькую руку. Я пожал ее и похлопал его по плечу. Он тоскливо улыбнулся. – Куда ж мне теперь, товарищ Светловский?
– В одном селе уезда детский дом открывается, туда тебя и направим. Выучишься там, станешь человеком.
– Понятно, – выдавил из себя Шкет и добавил со злостью: – А Белому я не прощу!
Начальник Угро снова потрепал юнца по волосам и улыбнулся.
– Ладно, мститель, пошли к начальнику милиции. Ему виднее, куда определить тебя до отправки в детский дом.
Он вернулся минут через пятнадцать, но не один, а с высоким средних лет человеком в коричневом костюме-тройке, светлых брюках и черных лакированных штиблетах. Увидев нахмуренные брови начальника, я понял, что спутник чем-то серьезно озадачил его.
– Данила, возьми ручку, – сказал он, направляясь к шкафу. Достав из него чистую папку, положил ее передо мной и сел за свой стол. – Пиши на обложке: дело № 301, «О хищении художественных ценностей помещика Заградского»… Вы не стойте столбом, – обратился он к высокому человеку. – Присядьте и расскажите все по порядку, кто вы, что произошло, чему вы стали свидетелем?
– Служащий народного музея, оценщик художественных ценностей Иванов Илья Ильич.
Я взял из стопки лист бумаги и записал информацию убористым почерком.
– Два дня назад в своем имении ушел в мир иной 80-летний коллежский асессор Заградский, – продолжил музейный служащий, поправив очки. – Еще год назад реквизиции подверглись все имения в уезде, Заградскому же в этом смысле повезло. Его усадебный дом указом Совдепа был признан объектом культурного значения. Самому помещику, лояльному к новой власти, завещавшему все ценности трудовому народу, позволили доживать свой век в родовом имении. Ему, его камердинеру, повару, садовнику отвели часть комнат во втором этаже. Дом охраняет вооруженный сторож из красноармейцев. По пятницам особняк открыт для посетителей, желающих приобщиться к прекрасному.