Братство обреченных
Шрифт:
— Конечно, — радушно ответил Андрей. — И еще: у меня есть план, который может устроить всех. За авторство не держусь.
— Какой план?
— Не скажу.
«Задолбал он меня!» — мысленно выругался Сергей.
— Сейчас не скажу, — уточнил Ветров. — Сначала ты должен убедиться, что мы написали правду. Или убедить меня в обратном. Давай забьем стрелку…
«Ты еще скажи — поедем на разборки, — осуждающе подумал Опарин. — Где таких слов нахватался? Неужели не можешь нормально говорить?»
— Встретимся, поговорим конкретно, с документами. Я приведу
— Хорошо, я подумаю. Созвонимся.
«Надо ли влезать? — размышлял Сергей после встречи. — Ветров, конечно, трепло порядочное. Но вдруг он хоть чуть-чуть прав? Тогда меня завтра могут спросить. В любом случае стоит прикрыться: оформлю справку о встрече. Как бы это подать? Как его инициативу или… Ладно, решу в конторе. А что, если этого наружника действительно подставили? Хм, скоты. Легко ведь могли…»
Опарин ни за что бы не признался в этом Ветрову, но сомнения в его душе действительно были. Он ведь давно поизносил свои розовые очки…
Это когда ты лейтенант госбезопасности, то тебя переполняет ощущение собственной важности и могущества. Ты считаешь себя членом великого братства, которое выше других. Потому что другие — жалкие обыватели. А ты — сотрудник конторы! На ней держится государство! Значит, и ты — частичка великой опоры. За тобой Система. Она всегда тебя защитит, потому что это — монолит! Элитный клуб, где один за всех и все за одного. Как мушкетеры!
Но проходят годы. Ты становишься полковником. И понимаешь: нет никакого монолита. Он — иллюзия! Сказка для романтиков. На самом деле ты — винтик Системы, который для нее ничего не значит. Если оступишься, или окажешься на пути, или просто случайно попадешь под маховик, то твои же коллеги вытрут о тебя ноги. А потом вышвырнут. Pi при этом будут искренне верить, что того требуют высшие соображения!
Опарин все это знал. Поэтому не лежала у него душа к этому делу. Но с другой стороны…
Он думал, что раз уж оказался втянутым, то надо как-то повернуть это в свою пользу…
…На следующий день Андрей встретился с Беляночкой. На этот раз ее кожа приобрела золотистый оттенок, как поджаренный лучок (Андрей обожал поджаренный лучок!).
Однако Ветров с самого начала заметил: с Беляночкой что-то не так. Она была слишком углублена в себя.
— Ты меня слушаешь? — наконец спросил он ее в лоб.
— Да. — Она встрепенулась.
— Ты вообще где?
— Здесь.
Они сидели в мягких креслах в кофейне «Пещера Аладдина». На соседних столиках возвышались кальяны. Обивка кресел напоминала пижамы — такая же махровая и полосатая. Отчего внутри кофейни было сонливо и уютно. Ветров подумал, что мог бы провести целую вечность за непринужденным разговором в этих креслах-пижамах. «А как же рабочие живут? — вдруг промелькнуло у него в голове. — Они же в такие кофейни не ходят?!»
— Как можно всю жизнь работать на одном заводе с восьми до пяти? — озабоченно спросил он у Даши, потирая пальцем виски. — Или водителем? Неужели человек никуда не стремится?
— Он стремится, — задумчиво ответила она, продолжая что-то изучать внутри себя. — Но от долгой работы лексикон ограничен. Он не может сказать, что же хочет. Поэтому томления выражаются на эмоциональном уровне.
— И он заливает их водкой! — догадался Андрей.
— Или чем-нибудь другим: рыбалкой, футболом. Он придет домой, напьется, погоняет жену. Потом они помирятся, полюбят друг друга. Утром встанет — и опять все хорошо.
— Работа, заботы. Хотя заботы ведь мышиные!
— И так по кругу, — согласилась Даша.
— Грустно! — опечалился судьбой рабочего класса Андрей. — Может, возьмем еще вишневый штрудель? Или яблочный?
«А ведь это стильно: сидеть в дорогой кофейне и переживать за рабочий класс, — с иронией подумал Ветров. — Интересно, пустят ли сюда работягу? Наверное, пустят. Только он сам сюда не пойдет. Ему здесь будет скучно и дорого. Никакой глинтвейн не заменит водки. Баловство только одно!.. Елки-палки, кто бы говорил?! Я стал от земли отрываться! Нельзя так, надо поближе к народу! В кого же я превращаюсь? В заносчивого буржуа или в гнилого интеллигента? Скорее — в гнилого интеллигента. А Даша, интересно, кто? Она юрисконсульт в коммерческой фирме. Тоже не буржуа. Заелись мы тут! Может, бросить все и поехать в деревню? Подвижником! Как Чехов, Булгаков, Солженицын! Буду в школе детям литературу преподавать. По вечерам — хлев чистить. Красота! Вот сейчас, только доем пирожное и все брошу! М-м-м, божественно!»
— Поехали ко мне! — воскликнул Ветров, покончив со штруделем. Вишневое варенье в сочетании с кофе со сливками вызвало в нем прилив любви и нежности. Андрею вдруг захотелось поделиться своими чувствами со всем миром. Или, по крайней мере, с Дашей. Причем, чем быстрее, тем лучше.
— Не знаю, не знаю.
— Что случилось? — Андрей испугался. Ему показалось, что Даша решила с ним расстаться.
— Ничего.
— Ты сегодня изумительная, как золотистый лучок. Я хочу впиться в тебя зубами.
— Не надо!
— Это выше моих сил! Ты же не хочешь, чтобы я искусал тебя прямо здесь? Пошли ко мне!
— Я боюсь, что не могу.
— Но почему?! — Он был расстроен.
— По-моему, я беременна…
Повисла оглушающая пауза…
— От кого? — пораженно прошептал Андрей.
— Ну не от тебя же! — В ее глазах читалось: какие глупые вопросы!
— Мало ли, может, моя любовь настолько сильная, что прожигает презерватив.
— За что тебя не люблю, так за то, что ты если уж ляпнешь, так ляпнешь.
— А за что любишь?
— За другое.
— За что именно? Покажи!
— Что, прямо здесь?
— Я же говорю, поехали ко мне.
— Тьфу.
«Однако», — вздохнул Ветров.
— Погоди минутку. — Даша удалилась в дамскую комнату. Вернулась через несколько минут. На ее лице появилось оживление.
— Две новости, — сообщила она, присаживаясь в кресло-пижаму. — Первая: я не беременна. Вторая: сегодня у нас ничего не будет. Потерпи неделю.
— А чего тогда приходила? — шутливо спросил Ветров, интимно пожимая запястье Беляночки.