Братство рун
Шрифт:
На миг в глазах Дункана действительно мелькнуло сомнение, неопределенная тоска по тому времени, когда события не были запутанны, когда он еще знал, кому следует верить и к кому он принадлежит.
Граф тоже видел это прекрасно; вдруг его начали мучить мысли, что покорный ученик может отвернуться от него. — Не слушай ее, Дункан! — настойчиво сказал он. — Ты не замечаешь, к чему она клонит? Она хочет сломить твою решительность и отравить твой разум!
— Нет! — уверенно ответила Гвеннет, — этого я не хочу. Я хочу лишь, чтобы мой брат стал снова тем,
— Не обращай на нее внимания, Дункан. Ее слова полны лжи и обмана. Она хочет лишить тебя законного наследства, того, что принадлежит тебе по праву. Разве ты не чувствуешь яд, который источает со своими словами? Она ведьма.
— Ведьма, — как эхо бесстрастно повторил Дункан. Страшный огонек снова сверкнул в его глазах, неуверенность исчезла. Тут Гвенн поняла, что все потеряно. Влияние графа было сильнее ее, все именно так и предсказывала Кала.
— Прочь с глаз моих! — накинулся на нее Дункан. — Что бы ты не говорила, сестра, ты не переубедишь меня отказаться от моего решения. Я решил для себя, на какой стороне стою, и не поменяю своего решения ни сейчас, ни после. Дом Ратвенов навеки связан с братством рун. В этом я клянусь своей кровью.
— О Дункан! — Гвенн покачала головой в ужасе. — Ты не ведаешь сам, что говоришь.
— Наоборот. История имеет вечный круговорот, сестра. Все повторяется. Уильям Уоллес обманул нас всех. Он предал нашего отца, и теперь будет предан он. Ты действительно верила, что можешь удержать нас? Поэтому ты послала простого монаха предупредить Уоллеса? Было достаточно одной стрелы, чтобы закончить его деяния. Никто не может остановить нас, Гвеннет. Никто, слышишь? — Снова он разразился холодным, надменным смехом, который подхватил граф.
Гвеннет не могла чувствовать ничего кроме глубокого отвращения.
— В кого ты превратился, брат? — с ужасом прошептала она.
— Я познал истину вещей. И не называй меня больше своим братом, потому что с этого момента связь между нами распалась. Ты действовала против меня и хотела предать меня врагам. Отныне ты не принадлежишь к нашей семье. Ты отверженная. Тебе нет места в нашем роду и в нашей стране. Тебя постигнет то, что заслуживает предательница.
— Нет, — ахнула Гвенн, но черты лица ее брата оставались жестокими и непреклонными. Громко он позвал стражу и велел запереть ее в верхней комнате западной башни, пока он не решит, что дальше делать с ней.
— Дункан, брат мой, — крикнула со слезами на глазах Гвеннет. — В кого ты превратился? Какой демон вселился в тебя?
— Я не могу больше слушать тебя, — возразил господин Ратвен холодно, — потому что у меня нет больше сестры. А ты, баба, придержи свой язык, а то я отрежу его. Прочь!
Стражники схватили ее и потащили прочь из комнаты по коридорам. Еще раз она обернулась и послала последний взгляд каменному лицу своего брата и презрительно смеющемуся графу. Потом дверь снова закрылась, и перед ней открылся длинный темный коридор в неизвестное будущее.
Со страхом Мэри дочитала рассказ до конца, все сильнее чувствуя,
Гвеннет отвели в Западную башню и заперли там в башенной комнате. Там она влачила жалкое существование в холоде, питаясь хлебом и водой, в полном отчаянии из-за безрадостных перемен, которые принесли ей эти события. Спустя несколько дней ее навестили. Это была Кала, которая появились непосредственно перед дверью, и переговорила с ней через дверь. Кала утверждала, что еще не потеряна надежда, и внушила Гвенн мужество. Потом она что-то подсунула под дверь, и Гвеннет с удивлением обнаружила чернила, воск для печати и пергамент.
Колдунья приободрила Гвенн и попросила, чтобы та записала свою историю, каждую печальную деталь, и спрятала потом записки в стене, в которой она найдет пустоту и кожаный колчан. Объяснение тому она не дала, и Гвенн тоже не спрашивала об этом. Она была благодарна за то, что теперь имела хоть что-то, чем бы она могла отвлечься от своего печального жребия. Ее отец настоял, чтобы она владела языком и письмом, хотя это было довольно необычно для женщины, и ей не составило особого труда записать свою историю, как требовала того старая Кала.
Когда старуха стала прощаться с ней, Гвенн поинтересовалась будущим.
— Будущее, — ответила Кала, — трудно увидеть в эти дни. Мир охвачен беспорядками, и руны не открывают всех своих тайн.
— Тогда скажи хотя бы, что будет со мной, — потребовала Гвенн.
Колдунья засомневалась.
— Ты должна быть сильной, — ответила она. — Я видела твой конец, темный и жуткий. Твой брат предал вашу семью мрачным силам, дитя мое, и им будет принадлежать она многие поколения.
— Тогда… больше нет никакой надежды?
— Надежда всегда есть, Гвеннет Ратвен, даже в таком месте, как это. Не сейчас, а через много столетий. Когда пройдет пятьсот лет, дитя мое, вспомнят о твоих поступках и страданиях. И молодая женщина узнает, как сильно ее судьба похожа на твою. Она решится изменить ее и выступит на борьбу с темными силами. Лишь тогда будет решена судьба дома Ратвенов.
С этими словами заканчивался рассказ Гвеннет Ратвен, и Мэри сидела как громом пораженная. Она вернулась обратно и перечитала последний абзац второй раз, перевела снова каждое слово, чтобы удостовериться, что не вкралась никакая ошибка.
Точный текст остался тот же, но неужели это было возможно? Как могла старая Кала много-много лет назад знать, что произойдет в далеком будущем? Она действительно была колдуньей, женщиной, обладающей магическими способностями и умеющей заглядывать в будущее? Она уже тогда предвидела то, что лишь теперь выпало на долю Мэри?
Мэри Эгтон слишком реалистично смотрела на жизнь, чтобы считать возможными такие вещи. Она верила в романтику и силу любви, в доброту людей и в то, что все в жизни имеет свою определенную цель, но магия и волшебство были теми вещами, которые не укладывались в ее современную модель жизни.