Братья Ашкенази. Роман в трех частях
Шрифт:
— Да здравствует республика! Долой самодержавие!
Конные офицеры с обнаженными саблями в руках науськивали своих солдат на толпу.
— Разойтись, или мы дадим приказ открыть огонь! — кричали они. Но люди не расходились.
— Наизготовку! — приказали офицеры солдатам.
Солдаты вскинули винтовки.
Люди не тронулись с места.
— Ну, стреляйте по матерям, которые хотят хлеба для своих детей! — кричали женщины, надвигаясь грудью на штыки.
— Ну, пролейте кровь женщин, чьих мужей и сыновей забрали на войну и чьи дети голодают!
Офицеры боялись, что солдаты не устоят перед такими речами, и приказали стрелять.
— Огонь! —
Но солдаты не выстрелили, а опустили винтовки к ноге.
— Ура! — приветствовал их народ и стал бросать в воздух шапки.
— Да здравствуют товарищи солдаты! — кричали женщины и кидались целовать этих мужчин в серых шинелях.
Из всех ворот, домов, фабрик, мастерских, изо всех дыр и углов начали стекаться люди, старики и дети, мужчины и женщины. Их потоки напоминали реку, выходящую из берегов. Словно сговорившись, все шли к Таврическому дворцу, к Думе. Депутаты прибывали сюда отовсюду, в каретах и пешком, в автомобилях и фиакрах. Вместе с депутатами во дворец, в распахнутые двери и ворота врывались толпы людей.
Студенты, рабочие, женщины шли к казармам, в размещенный в городе Литовский полк.
— Товарищи солдаты! — кричали они в окна казарм и махали зажатыми в руках шапками. — Идите к нам!
Кое-где офицеры закрыли ворота, заперли солдат и поставили у дверей часовых с приказом никого не выпускать. Однако в других казармах офицеры не вмешивались, а только молча наблюдали за происходящим. Солдаты выходили к рабочим, приветствовали их. После этого они шли к закрытым казармам и взламывали ворота. По призыву собратьев снаружи запертые солдаты поднимались, оттесняли от дверей часовых и вырывались на свободу. Рабочие, женщины, солдаты затопили город.
— Бей фараонов! — кричали люди, разгоняя полицейских, стоявших на углах улиц.
Полицейские разбежались, сгинули, в один миг исчезли из столицы. Министр внутренних дел Протопопов сидел в Царском Селе, рядом с царицей, растерянный и напуганный. Был бы жив святой батюшка Распутин, они бы спросили у него, что делать, и во всем последовали бы его советам. Однако Распутина не было. Враги Отечества убили его. Не осталось никого и ничего, кроме страха. От страха хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть происходящего, заткнуть уши, чтобы не слышать дурных вестей.
В Могилев, в Ставку царя, отправлялись пространные депеши, мчались наперегонки по телеграфным проводам, прогибавшимся под тяжестью снега и льда. Из Думы шли длинные телеграммы с тревожными известиями, депутаты просили самодержца учредить новое, подконтрольное Думе министерство. Из Царского Села приходили послания от супруги государя, полные цитат из священных книг, слов любви и царственного величия.
«Будь жестким и неуступчивым, Ники, потому что ты помазанник Божий, — наставляла своего супруга царица по телеграфному проводу. — Я с тобой, я твой ангел, твоя любящая женушка, которая просит Бога за тебя, которая молится у могилы нашего избавителя и спасителя Григория; покажи народу свою власть, свою железную руку, пошли верные тебе войска против бунтовщиков».
Царь, одетый, как подобает правителю во время войны, в казачью шинель и папаху, растерянно слонялся по своей Главной ставке, как всегда, когда надлежало принять решение, а у него под рукой не было надежных советников. Он не умел думать. Его голова под большой казачьей папахой не могла сосредоточиться. Ничто так не угнетало его, как необходимость размышлять. Он хотел покоя. Находясь в Ставке, он вел очень уютную жизнь, куда более спокойную, чем в мирное время в столице. Здесь не было министров, совещаний. Каждый день он прогуливался со своими флигель-адъютантами, ел с ними за одним столом, разговаривал о погоде; затем он раскладывал пасьянс, играл в домино, читал газету, просматривал корреспонденцию, выслушивал краткие отчеты о положении на фронтах, читал французские романы, делал записи в дневнике, посылал телеграфные приветы жене в Царское Село и молился.
События в дневник заносились им кратко, календарно. Он описывал погоду, отмечал, сколько времени он играл в домино, какую еду ему подавали. Иногда попадались новости с охоты, когда ему случалось подстрелить в лесу зайца или дикую утку. Телеграммы жене были не такие куцые и сухие.
«Женушка моя, — телеграфировал он вечерами, — ангел, голубка, горячо целую тебя бесконечное число раз, крепко обнимаю и молю Бога за тебя. Твой Ники».
Думать было незачем. Генералы в штабах все делали сами и не докучали ему, царю.
Но вдруг его покой в Главной ставке оказался нарушен. В столице было тревожно. Со всех сторон поступали депеши, телеграммы с подчеркнутыми в знак особой важности словами. Политики просили царя как можно скорее пойти на уступки, иначе будет поздно. Жена призывала его быть сильным и стоять на своем, не слушать речей врагов. Надо было сделать шаг, принять решение, задуматься. Но этого русский царь не умел. Мысли бежали от него. Если бы был жив Распутин, он бы вызвал его к себе или спросил его совета телеграммой. При жизни батюшка Распутин не раз давал советы государю. Даже когда он, царь, был далеко, в Главной ставке, этот божий человек не оставлял его. «Не забывай про икону, которую я дал тебе, возьми ее в правую руку и качни семь раз, прежде чем пойдешь на совещание в штаб», — телеграфировал он в Главную ставку. В другой раз, отправляя государю новую икону, батюшка Распутин указывал в телеграмме, что царь обязательно должен причесать волосы изображенного на ней святого гребешком, прежде чем примет решение. Помимо этого он часто посылал царю благословления, благословления и указания, которые тот принимал и которым следовал.
Теперь советчика не было, и император не знал, что делать. Его флигель-адъютанты были так же нерешительны, как он сам. Они только угождали ему и соглашались с ним во всем. Кроме военных церемоний и угощений они ни в чем не разбирались. Генералы были ему чужие. Он не знал, кто из них враг, а кто друг. Некоторое время он ничего не предпринимал. Поскольку он ни до чего не мог додуматься, он пустил дела на самотек. Как всегда, он раскладывал пасьянсы, играл в домино, делал записи о погоде в своем дневнике и трапезничал с флигель-адъютантами. Когда его совсем завалили срочными телеграммами, он внял совету жены, как всякий подкаблучник, уверенный в мудрости своей супруги.
Он видел, что наступило время доказать жене, что он человек с характером. Она постоянно поучала его, попрекала слабостью, говорила, что он не такой, как его предшественники — Петр Великий и Иван Грозный, что народ не чувствует над собой его сильной, стальной руки. Теперь он ей покажет. Нет, он не пойдет на уступки, как ему советуют недоброжелатели. Он применит силу, он истребит врагов и бунтовщиков. Он будет железным царем, помазанником Божьим, несгибаемым, как его предки, могучие правители. В прах и пепел превратит он своих противников!