Братья Ашкенази. Роман в трех частях
Шрифт:
Реб Авром-Герш бросил взгляд на второго малыша, который смотрел на него широко раскрытыми, блестящими глазенками, и с его лица сползла маска гнева. То, что второе имя Пшисхинского ребе тоже присутствовало у его сыновей, несколько успокоило его. Но полностью доволен он не был. Его жгла мысль о том, что имя Пшисхинского ребе, ребе его отца, разделено и к нему прицепили имена какого-то войдиславского раввина.
— Вылитый хозяин, — попыталась смягчить его сердце служанка Лея-Сора, — парень-огонь, не сглазить бы.
— Заберите его. — Реб Авром-Герш раздраженно протянул служанке второго малыша.
Он не мог простить такое.
Мать со слезами на глазах прижала старшего к одной груди, а младшего к другой.
— На, Меерл, соси, душа моя, — говорила она старшему, которого называла только одним именем — именем своего деда, войдиславского раввина.
Младший сосал уверенно. Старший больше щипал грудь, чем сосал.
— Мамочка! — крикнула она от боли и позвала служанку: — Лея-Сора!
Лея-Сора проворно, но осторожно оторвала старшего от материнской груди и сердито посмотрела на него.
— Безобразник ты этакий! — погрозила она ему пальцем. — Ребенок не должен щипать матери грудь. Соси, как Янкев-Бунемл. Вот так.
Она осмотрела грудь хозяйки и покачала головой.
— Первый раз в жизни вижу, чтобы такой кроха мог так сильно щипать грудь. Нехорошо, он только орет и щиплется, этот разбойник с большой дороги.
Оторванный от груди малыш пискляво расплакался. Он просто надрывался от плача. Реб Авром-Герш не мог этого слышать.
— Лея-Сора, — разозлился он, — закрой дверь, я не могу учить Тору из-за этого крика.
Нет, двойня не принесла ему радости. Ведь жена извела имена Пшисхинского ребе понапрасну. Он уже думал о том, что, когда дети подрастут и он возьмет их в молельню к ребе, ему будет стыдно перед евреями называть их этими именами — Симха-Меер и Янкев-Бунем. Ни то ни се. Он несколько раз произнес их, чтобы они не вязли у него во рту. Он не мог простить их жене и, хотя она была еще слаба после родов, не заходил к ней и разговаривал с ней еще меньше, чем обычно.
Он окунулся в работу, занимался торговлей и Торой.
Он больше не поехал в Данциг. Стал вести дела на месте. В самом городе.
В Лодзи дела шли очень хорошо. Местечко росло изо дня в день.
Когда благодаря тесным связям с иноверцами и усвоенным у них манерам первые евреи получили право открыть ткацкие мастерские, их стали открывать и простые евреи, без связей, но хозяйственные. Русские чиновники, водворенные в страну после подавленного казаками панского восстания, очень охотно брали взятки и принимали подношения от евреев, которые хотели работать и жить. Они смотрели сквозь пальцы на еврейские мастерские, весело шумевшие в старой части Лодзи несмотря на отказ немцев принимать еврейских ткачей в цех.
Сперва евреи теснились в своем квартале. Быстро пристраивали новые дома, этажи, крылечки, чердачные комнатки, чтобы дать место всем, кто понаехал из окрестных местечек в Лодзь, где были работа и заработок. Строили по ночам, без разрешения, без порядка. Дома лепились вкривь и вкось, как попало. Ждать было некогда. Местечко росло стремительно. Постепенно евреи стали перебираться из своего тесного квартала в большие Вилки, где им было запрещено селиться. Сначала переехали те, кто побогаче и посмелее. За ними потянулись те, кто победнее и поосторожнее.
Как река во время весеннего разлива, затопляющего берега и сметающего заградительные насыпи, евреи из Лодзи, из окрестных местечек и деревень преодолевали все, что сдерживало бег их жизни. Они нарушали все запреты и законы, введенные против них полицией и немецкими переселенцами.
Тысячи еврейских арендаторов и шинкарей, сидевших по деревням при помещиках, были вынуждены оставить свои дома после разгрома панов и искать заработка в местечках и в городе. С каждым днем росло число мелких лавок, в которых сидели без дела шестнадцатилетние жены, вынужденные содержать своих поглощенных изучением Торы мужей. Паны были разбиты и высланы из страны, освобожденные от рабства крестьяне бедны. Покупателей не было. И евреи стали основывать ткацкие мастерские в местечках вокруг Лодзи. По большей же части они стремились в саму Лодзь, которая затмила все окрестности. Прибывавшие сюда сельские евреи были работягами, они натерпелись при панах и не боялись опасности. Никакие препоны не могли остановить их, и они открывали ткацкие мастерские наравне с немцами.
Сначала они брали на работу немцев. Бедные немецкие ткачи, не имевшие возможности открыть собственную мастерскую, охотно шли работать к евреям, охотнее, чем к немецким мастерам. Евреи не требовали от рабочих, чтобы они целовали им руки каждое утро при приходе на работу и каждый вечер при уходе с нее. Они не били рабочих, находя у них в карманах украденную шерсть. Они просто отбирали ее и бросали на место. На исходе субботы немецкие рабочие сидели на кухнях у еврейских мастеров и ждали жалованья, курили трубки, поплевывали и разговаривали с женщинами и детьми на чистейшем еврейском языке.
— Реб хозяин, — говорили они хозяевам, которые никак не могли выбраться из субботы в будни, — дайте несколько злотых, а то скоро закроют все шинки.
Понемногу еврейские мальчишки, парни и даже женатые мужчины стали приходить из местечек и учиться ткацкому ремеслу. Отцы шли вместе со своими сыновьями по дорогам, ведущим в Лодзь. Они шли босиком по песчаным шляхам, отбиваясь палками от деревенских собак. Они вели своих детей, не годных к изучению Торы, чтобы отдать их на три года в обучение лодзинскому ткачу. Подойдя к городу, они натягивали сапоги и наказывали своим сыновьям быть порядочными людьми, угодными Богу и людям, слушаться во всем хозяина, тогда им будет хорошо и на том, и на этом свете. Из глубоких внутренних карманов, из тяжелых кошельков они вынимали заработанные потом деньги. Засаленные банкноты в уплату мастерам. За них мальчишки получали от мастера еду и ночлег и обучались ремеслу.
Сотни их стояли теперь у станков. С ермолками на головах, с кистями арбоканфесов [21] навыпуск, с клочками хлопка в кудрявых волосах и в пробивающихся бородках. Их проворные руки ткали шерстяные и хлопковые ткани и женские платки с рассвета до поздней ночи. Подражая канторам, они с руладами распевали за работой фрагменты из молитв. Хозяева расхаживали в ермолках с прилипшими к ним перьями, следили за работой и за товаром — чтобы ничего не украл и и подгоняли подмастерьев каждый раз, когда те прерывались, чтобы вытереть пот со лба или скрутить папиросу.
21
Арбоканфес (арба канфот) — буквально: четыре вскрылия; то же, что малый талит.