Братья Дуровы
Шрифт:
побудило его целиком посвятцть себя изучению мира животных.
Искренние слова его похожи на исповедь, написанные в последние
годы жизни, они относятся ко времени, когда В. Дуров воспиты¬
вался в военной гимназии.
«У нас, воспитанников, была любимая собачка Жучка, с которой
мы ходили на стрельбу, играли на плацу и кормили ее, уделяя кое-
что из своего казенного стола. Дядька наш завел себе другую соба¬
ку, а нашу как-то обварил кипятком.
восьми человек, собрались на совет, решили отомстить дядьке и
присудили принадлежавшую ему собаку к смертной казни через
повешение. Кинули между собой жребий, кому привести приговор
в исполнение. Жребий пал на меня.
Подманив предательски собаку к себе и накинув на нее петлю,
я повел ее в сарай. Собака, помахивая хвостом, доверчиво пошла
за мной. Перекинув конец веревки через балку, я стал ее тянуть.
Хрип собаки, какой-то незнакомый мне страх, заставили сильно
биться мое сердце. Холодный пот выступил у меня на лбу. Я чув¬
ствовал, что совершаю что-то необыкновенное, что-то из ряда вон
выходящее. Мысли мои проносились одна за другой. Имел ли я пра¬
во отнимать жизнь, которую не давал? Почему я так волнуюсь, что
скажут товарищи? Я трус? Нет! Но «честь мундира», жребий, это
заставило меня крепче зажать в руке веревку и сильнее тянуть к
низу. Не глядя на собаку, я сделал над собой усилие и сразу потя¬
нул веревку. Тяжесть дрыгающего тела, хрип собаки, сильно бью¬
щееся мое сердце, дрожь всего тела, мысль, что я совершаю преступ¬
ление,—все это заставило мою руку выпустить веревку. Тело упало.
У меня как будто что-то внутри оборвалось.
В этот миг я полюбил умирающую собаку. Первая моя мысль
была скорей прекратить ее страдания, то есть добить. «Бедная! Она
сейчас мучается, скорей, скорей». Я хватаю первый попавшийся
камень и, не глядя, бросаю в собаку. Глухой удар во что-то мягкое,
я с ужасом оборачиваюсь и смотрю на собаку. Полные слез глаза,
с выражением страдания и глубокой тоски, укоризненно, кротко
смотрят на меня, как бы спрашивая: «За что? Что я тебе сделала?»
Ноги мои подкосились, и я упал без чувств. Когда я очнулся, то
уже лежал в нашем лазарете — заболел нервной горячкой. Первое,
что я увидел у подошедшего ко мне фельдшера, это глаза собаки,
страдальческие, укоризненно вопрошающие. Куда бы я ни смотрел,
всюду видел эти тоскливые, печальные глаза.
С тех пор я понял, что и животные, так же как и мы, люди, лю¬
бят, страдают, радуются и наслаждаются. Я понял, что они также
имеют право на жизнь,
На мое счастье, камень попал в глину. Собака осталась жива
и потом по-прежнему доверчиво подходила ко мне, помахивая хво¬
стом. Ее ласки еще больше заставляли мучиться мою совесть. С тех
пор со мной случился полный переворот: я ни одного животного не
пропускаю мимо себя без особого внимания и даже уважения.
Я узнал тогда то, чего люди обычно не знают. Человек, царь
земли, в своей гордости не желает снизойти к животному и прину¬
дить себя хоть немного понять их. Между человеком и животным
вечное недоразумение».
Эпизод, происшедший в далеком детстве, не случайно по проше¬
ствии стольких лет пришел Дурову на память. В душе его остался
след на всю жизнь. Придя к мысли, что «между человеком и жи¬
вотным вечное недоразумение», Дуров поставил своей жизненной
задачей устранить его. Владимир Леонидович считал громадным
пробелом в мировой культуре то, что «человек прошел мимо своего
богатства — животного мира». Ведь из множества различных видов
животных человек приблизил к себе только около сорока.
В своем развитии человечество пошло по пути механических
изобретений, уклоняясь от большего, разумного использования воз¬
можностей животного мира. Досадно, говорит Дуров, что прогресс
не осуществлялся параллельно в обоих направлениях, которые вза¬
имно дополняли бы друг друга, это могло бы дать огромный эффект
в «усовершенствовании жизненных удобств человека».
Интересная, верная мысль! Можно лишь дивиться и преклонять¬
ся перед силой ее предвидения. Только но прошествии десятилетий
родилась новая наука — бионика, цель которой применить мудрый
опыт природы, животного мира в техническом прогрессе.
Дуров дает своеобразное толкование случившемуся «недоразу¬
мению». Все это произошло, по его мнению, лишь потому, что много
тысячелетий не существовало науки зоопсихологии. «И вот в эту
молодую науку, в этот будущий грандиозный храм я и хочу вложить
свой кирпичик»,— заключает свою мысль артист цирка, ставший
исследователем.
Каков же этот «кирпичик»?
Прежде всего безболевой метод дрессировки, основанный на глу¬
боком знании психологии животных. Дуров давно приступил к раз¬
работке этого метода, богатый практический опыт, накопленный за
многие годы, стал его основой. Но Владимир Леонидович все более
ощущал необходимость обосновать его теоретически. Теоретический