Братья по оружию или Возвращение из крестовых походов

Джемс Джордж Рейнсфорд

– Мы выступаем в поход завтра на рассвете и, прикинувшись, что идем на Лилль, обойдем неприятеля сбоку и нападем неожиданно. Прошу вас, благородные рыцари, позаботьтесь о том, чтобы уже спозаранку все войска были собраны и готовы к походу. А пока прощайте. Завтра увидимся.

На другой день знамена уже развевались. Король на превосходной лошади, сопровождаемый блистательной свитой, остановился посреди линии. Сняв шлем, он подозвал двух священников, которые поднесли ему кувшин вина и благословенный хлеб на металлическом блюде. Филипп разрезал мечом хлеб на мелкие куски и, положив их в бокал, наполнил его вином.

– Бароны и рыцари! – произнес он громко. – Прошедшей ночью ко мне

явился доносчик и сообщил, что в нашем совете есть изменники и предатели. Я отказываюсь этому верить! Впрочем, я весь перед вами, и если кто-то считает, что я недостоин французской короны, тот может оставить меня и смело перейти на сторону неприятеля вместе со свитой. Даю королевское слово, что не стану чинить препятствий и не сделаю ему ни малейшего зла. Но те, кто решится сражаться и умереть за своего государя, пусть приблизится и в знак нашего союза выпьют со мной это священное вино и съедят хлеб. С этой минуты мы – братья по оружию, и пусть будет проклят тот, кто нарушит обет и забудет о братстве!

Эта речь была встречена одобрительным гулом, и все без исключения устремились к Филиппу, чтобы принять боевое крещение. Вокруг короля образовалось плотное кольцо, через которое никак не мог пробиться худощавый человек в почерневших доспехах. Наконец он сумел протиснуться и потребовал:

– Чашу мне! Дайте мне чашу!

Забыв о том, что на нем шлем с закрытым забралом, он поднес было чашу ко рту, но тотчас не спохватился, поняв свою ошибку, и поднял забрало. Все с удивлением и жалостью наблюдали за действиями безумца, которым оказался Тибольд, граф Овернский.

– Филипп, король Французский, – пригубив чашу, торжественно произнес он, – я ват до смерти!

Он постоял несколько минут, пристально глядя на монарха, затем повернул коня и поскакал к своему войску, расположившемуся неподалеку от основной линии.

– Бедняга! – посочувствовал король и, обращаясь к Гереню, добавил: – Вели присматривать за ним, и пусть кто-нибудь возьмет его на свое попечение.

Герень выполнил приказ короля, после чего, чтобы удостовериться в искренности намерений Тибольда, переговорил с его воинами, от которых узнал, что граф Овернский прибыл сюда из благих побуждений – защищать права Филиппа.

ГЛАВА V

В то самое утро, когда Филипп делал смотр своим войскам, по узкой дороге, пролегающей между горами, ехали два человека. Первый, одетый в кольчугу, со шлемом на голове, оставлявшим открытым только лицо, и командирскими знаками отличия на груди был Жоделль; другой, ехавший рядом с ним, одетый в платье всех цветов радуги и черную шляпу с павлиньим пером – Галон.

– Зачем ты преследуешь меня, шут? – раздраженно говорил Жоделль. – Ты, дьявольское отродье. Оставь меня одного. Но если ты следуешь за мной из дружеской привязанности, – с кривой усмешкой на лице продолжил Жоделль, – то, смею заверить тебя, мы скоро увидимся, А сейчас оставь меня, – повторил Жоделль, – я тороплюсь, Проклятые саксонцы, – размышлял он вслух, – почему они позволили тебе уехать, когда я строго наказал им присматривать за тобой?

– Ха! ха! ха! – со смехом ответствовал Галон, – какой ты неблагодарный, сир Жоделль! Можно ли даже подумать, чтобы мародер, разбойник был неблагодарен, – и Галон опять разразился смехом. – Не я ли за эти дни открыл тебе все тайны де Кюсси? Не я ли пять месяцев назад избавил твою шею от веревки? А теперь, неблагодарная собака, ты отказываешь мне в своей любезной компании, мне, готовому путешествовать в твоем обществе хоть на край света, мне, который тебя так нежно любит! Ха! ха! ха! Более того, что же я слышу? Ты приказал своим жестоким саксонцам меня стеречь, а может, и убить, если я попытаюсь избавиться

от такой опеки. И если бы им захотелось сжечь на костре меня и мою кобылу, ты постарался бы уверить их, что она такая же чертовка, как и я черт. Но они, пленясь моей красотой, открыли все, и отпустили меня из любви к моему носу. Ха! ха! ха! Никто не может остаться равнодушным к моим прелестям. Ха! ха! ха! – покатывался Галон со смеху. – Но я еще помучу тебя и не оставлю до тех пор, пока не узнаю, что ты сделаешь с тем письмом, которое прячешь за пазухой. Я припомнил де Кюсси все полученные от него в свое время побои, не забуду и про тебя. Да, да! не забуду. Уже не забыл. Ха! ха! ха! Думаю, теперь мы с тобой квиты, и кое-чем я могу теперь услужить своему господину.

– Ты не будешь ему более служить, дурак! – вскричал Жоделль, глаза которого сверкали от ярости. – Я тоже расплатился с ним за полученный удар и за прочие причиненные мне неприятности. Его голова не так уж крепко держится теперь на плечах. Приказ о его аресте нынешней ночью – дело моих рук. Способен ли ты, шут, на такую проделку? – в свою очередь зло рассмеялся Жоделль.

– Ха! ха! ха! – захохотал в ответ Галон содрогаясь всем телом, а его нос шевелился сам по себе. – Безмозглое животное, осел, старый пень! Да в моей одной извилине ума больше, чем во всей твоей башке. Клянусь Богом, немного надо мозгов чтобы сложить такую нелепую сказку. Ха! ха! ха! Неужели ты думаешь, что предоставив тебе материал для доноса на сира Гюи и возможность говорить с канцлером, я не позаботился о безопасности моего господина, этого убийцы быков, рыцаря с железным кулаком? Правосудное небо! Какие же ослы эти мародеры с большой дороги!

– Не такой осел, как ты думаешь, дьявол! – в ярости вскричал Жоделль хватаясь за рукоятку кинжала и бросая злобный взгляд на ехавшего рядом Галона.

Однако тот всегда, по крайней мере, одним глазом следил за своим сотоварищем, и Жоделль убеждавшийся не раз в силе и чрезвычайной ловкости Галона, струсил и не решился на открытое нападение. Он заглушил бушевавший в нем гнев и решил при первом удобном случае отделаться от шута, которому до конца не доверял никогда. Чтобы такой случай представился, Жоделль, спрятав преступный умысел в тайниках своей черной души, сделал вид, что юмор Галона ему нравится, и расхохотался.

– Ты довольно злой насмешник, сир Галон, – сказал он, смеясь, – поистине, злой насмешник! Однако мне хотелось бы знать, каким образом ты заставил де Кюсси покинуть армию своего короля перед самым сражением.

– Ха! ха! ха! не было ничего легче, – отвечал шут. – Что ты делаешь, когда приманиваешь птицу, сир Жоделль? , Ты кидаешь ей крошки хлеба, не так ли? Вот и я выманил де Кюсси басней об отряде врага, который, как я сказал пажу Эрмольду де Марею, оруженосцу Гуго и сиру Гюи, хочет напасть на фланг королевской армии. И теперь наш доблестный рыцарь рыщет вдоль реки этот отряд. Ха! ха! ха! – в который раз засмеялся чрезвычайно довольный собой шут.

– Клянусь Святым Петром, ты открыл все, что я рассказал тебе ночью за столом, сидя за бутылкой, – вскричал Жоделль. Дурак! Я заставлю пожалеть тебя об этом, если ты не будешь осторожнее, и как-нибудь награжу тебя ударом кинжала.

– Прекрасно сказано, сир! – не скрывая насмешки ответил Галон, – но неужели ты думаешь, что я сказал де Кюсси правду? Ты глуп Жоделль! Я рассказал сиру Гюи, что Джулиан дю Монт и Вильгельм де ла Рош Гюйон заходят с фланга с отрядом в десять тысяч человек. Ха! ха! ха! Как тебе это нравится, господин разбойник? И не говори мне об ударе кинжалом, сир мародер, не то я воткну тебе свой под пятое ребро и брошу труп на дороге, как издохшую лошадь бросают в ров. Ха! ха! ха! Тебе нравится мой юмор?