Братья Волф. Трилогия
Шрифт:
Там была Сара, одна.
Первым ее заметил Руб. Он тихонько шлепнул меня по руке обратной стороной ладони и мотнул головой в сторону крыльца.
Я посмотрел.
И тихо-тихо сказал:
— Ой-ой.
Сара подняла глаза: должно быть, услыхала мои слова, и, уверяю вас, ее вид мне совсем не понравился. Помятая, уткнулась в колени, обхватила их руками, будто старалась задержать в себе воздух. Лицо рассекали слезы.
Неловко.
Вот точно так и было, когда мы подошли к сестре и стали по бокам, глядя на нее, чувствуя всякое и не зная, что сейчас делать.
Постояв, я сел рядом с ней, но никак не мог придумать, что сказать.
В конце концов Сара сама нарушила молчание. Соседская собачонка утихла, и, казалось, вся округа онемела от происходившего у нас на заднем крыльце. Будто оно чувствовалось всеми. Все чувствовали, что тут какая-то драма и беспомощность; по правде сказать, это меня удивило. Настолько я привык, что все просто происходит, равнодушно и безучастно к любым переживаниям.
Сара заговорила.
Заговорила Сара:
— Он нашел другую.
— Брюс? — спросил я, на что Руб скорчил мне изумленную рожу.
— Нет, — гаркнул он, — шведский, блин, король. А кто, ты думаешь?
— Ладно, я понял!
Тут Сара откинулась назад и сказала:
— Знаете что, уйдите пока от меня, а?
— Ладно.
Я поднялся и ушел с крыльца вместе с Рубом, и тут город вокруг как будто вновь стал холоднее самого холодного, и я понял: даже если он и вправду заметил, что у нас тут не все ладно, ему на это плевать с высокой колокольни. Он двинулся дальше. Я это чувствовал. Его смех почти раздавался у меня в ушах, ощущался на вкус. Он близко. Он смотрит. Насмехается. И холодный, такой холодный — смотрел, как моя сестра истекает кровью у нас на заднем крыльце.
Дома Руб дал выход гневу.
— Ну, видишь? — сказал он. — Не было печали.
— Это должно было случиться.
Говоря, я увидел, что на переднем крыльце сидит Стив.
Сам по себе.
— Да, но чего сегодня?
— А чего нет?
Сидя на диване, я разглядывал старое фото: Стив, Сара, Руб и я, еще совсем детишки, застыли разноэтажным строем перед каким-то фотографом. Стив улыбается. Сара улыбается. Мы все улыбаемся. И это было так странно: фотография все время висела на этом месте, а я, по сути, только что ее заметил. Улыбка Стива. Ему не плевать — на нас. Улыбка Сары. Так здорово. Мы с Рубом на вид чистые. Все четверо юные и неукротимые, и улыбки у нас такие радостные, что от них я тоже разлыбился прямо там на диване, страдая о какой-то своей потере.
«Куда все подевалось?» — спрашивал я себя. Я даже не помнил, когда нас так сняли. Может, и фотография ненастоящая?
В эту минуту Сара сидела на крыльце в слезах, а мы с Рубом валялись на диване и не могли ей ничем помочь. Стиву же вроде не было дела — ни до кого из нас.
«Куда все подевалось?» — вновь подумал я. Как могла та картинка превратиться в эту, нынешнюю?
Годы ли нас сломили?
Укатали нас?
Прошли, как белые облака-громады, и растаяли так медленно, чтобы мы и не заметили?
В общем, все складывалось как-то погано, а скоро стало еще хуже.
Еще хуже стало в тот вечер, когда Сара ушла из дома и все никак не возвращалась.
Уходя она сказала: «Пойду пройдусь», — и исчезла надолго. Сначала никто из нас не тревожился, но едва стрелки переползли одиннадцать, все всполошились. Даже Стива, похоже, чуточку задело.
— Пошли, — объявил отец. — Идем ее искать.
Никто не возразил.
Мы с Рубом и мать с отцом сели в фургон и поехали на поиски, а Стив остался дома на случай, если Сара появится, пока все ее ищут. Мы поехали по барам и по домам ее подруг. Даже к Брюсу. Пусто. Ее не было нигде.
К полуночи мы вернулись домой: Сара еще не явилась, и нам осталось только ждать.
Каждый из нас ждал по-своему.
Мама сидела молча и ни на кого не глядя.
Отец кружку за кружкой заваривал кофе и поглощал, как не в себя.
Стив то клал на ногу грелку, то снимал ее, а ногу решительно держал кверху.
Руб что-то тихонько бормотал под нос, раз пятьсот, не меньше. «Убью этого подонка. Убью подонка. Доберусь я до этого Брюса Паттерсона. Убью подонка… Убью. Убью…».
Ну а я, сцепив зубы, лежал подбородком на столе.
Спать пошел только Руб. Остальные ждали.
— Не слышно? — спросила мама, проснувшись в час ночи.
— Нет. — Отец покачал головой, и скоро мы все клевали носами под воспаленным белым шаром кухонного плафона.
Позже начался сон.
Прервали.
— Кэм?
— Кэм!
Меня трясли.
Я подскочил.
— Сара?
— Не. Я.
Это был Руб.
— А, ты, черт.
— Ага. — Он ухмыльнулся. — Ее так и нет?
— Нет. Если не прошла мимо нас прямо спать.
— Не, не прошла.
Вот тут мы и заметили кое-что еще: Стива тоже не было.
Я проверил в подвале.
— Пусто.
Я посмотрел на Руба. На этот раз мы с ним вдвоем вышли на крыльцо и дальше на улицу. Черт, где Стив?
— Погоди. — Руб повернулся, вгляделся в темноту. — Вот он.
Наш брат сидел под телеграфным столбом, привалившись к нему спиной. Мы подбежали. Остановились.
— Ты чего здесь? — спросил Руб.
Стив поглядел на нас, и я никогда не видел его таким испуганным и стянутым в узлы. Он казался совсем хлипким, но все равно мужиком: он всегда выглядел мужиком. Всегда… но не как в тот раз. Не ранимым.
Костыли будто мертвые руки лежали полешками рядом с ним.
Медленно, жалобно наш брат проговорил:
— Наверное… — он осекся. И продолжил: — Я хотел ее найти.
Мы промолчали, но, думаю, пока мы помогали Стиву подняться и доковылять до дому, он должен был понять, чем и как живем мы с Рубом и Сара. Он понял, каково это: упасть и не знать, сможешь ли подняться, и ему стало страшно. Страшно, потому что мы поднимались. Мы всегда поднимались. Всегда.
Мы проводили его до дома.