Братья Волф. Трилогия
Шрифт:
Я решаю Его проверить.
— Ну а тогда кто я?
— А мне все равно, кто ты. — И Он идет ко мне по дороге, все пытаясь вытряхнуть камень из тапка. — Чертовы сандалии. — Он шкрябает подошвой оземь, и продолжает: — А вот какой ты — это, знаешь ли, другое дело.
— И какой?
— Жалкий.
— Ага.
Я жму плечами, соглашаясь.
— Тут я могу помочь, — продолжает Он, и я ожидаю дежурной цитаты, которыми кормят нас все эти толкователи Писания, что ежегодно совершают паломничество в нашу школу. Но нет.
Вместо этого Он протягивает мне бутылку с какой-то красной жидкостью и жестом показывает «До дна».
Я спрашиваю:
— Это что?
— Вино.
— Да?
— Вообще-то, нет. Это красная микстура. Пить тебе рановато.
— А-а… так ты зануда.
— Ну, я тут ни при чем. Уж поверь, это не я придумал. Это мой старик не разрешит налить тебе настоящего. Так что претензии к Нему.
— Ладно, ладно. Как Он там поживает вообще?
— Эх, последнее время ему нелегко приходится.
— Ближний Восток?
— Ага, они опять взялись за свое. — Он подходит поближе и шепчет: — Только между нами: на той неделе Он уже почти решился свернуть лавочку.
— Как это? Вселенную?
— Угу.
— Господи Иисусе!
Мои слова Его, кажется, слегка покоробили.
— Ой, да, прости, — говорю я, — так говорить нехорошо, ага.
— Не беда.
— Слушай. — Иисус решает, что пора перейти к делу. — Пришел-то я, чтобы тебе вот передать.
Он что-то вынимает из кармана халата, а я спрашиваю:
— Что там?
— А, чуток мази.
Протягивает мне.
— Для разбитого носа.
— Вот здорово. Спасибище.
12
Если вам интересно, как в итоге мы проучили нашего приятеля Брюса Паттерсона, так вот: никак не проучили. Мы все спланировали, подготовили, но не исполнили. Дома постоянно находились дела поважнее: вот хотя бы ледяные мамуля с отцом по отношению к нам с Рубом. Без вопросов, им совсем не по душе был наш образ жизни и то, как мы навострились их огорчать. Вы можете подумать, что эта обледенелость могла бы как-то сдержать наше стремление отомстить Брюсу за Сару, но нет. Вообще-то, нет. Стив тоже советовал нам не вмешиваться. Он вернулся к своим обычным «я вас, ребята, выше» замашкам и сказал нам, что мы дебилы. Все это немного подостудило меня, но не Руба. Он не остывал, и кстати, искренне верил, что мы не были виноваты в сердечном приступе соседской собаки. Он объяснил мне, что не наша вина, если дурной пес хлипкий, как кисель.
— Блин, играть в футбол в собственном дворе законом не запрещено, правда? — спросил он.
— Думаю, нет.
— Ты знаешь, что нет.
— Уж я думаю.
Руб переваривал задачу несколько дней и наконец, найдя меня в комнате, рассказал, каков наш план и что нужно будет делать.
— Кэм, — сказал он, — это будет мое последнее дело.
Прямо что твой Аль Капоне или кто.
— Видишь, это последний подвиг, и я завязываю с грабежами, кражами и хулиганством.
— Как ты можешь завязать с тем, чем никогда не занимался?
— Э, заткнись, а? Не спорю, у меня были крутые виражи, но теперь мне пора остановиться. Сам не верю, что это говорю, но мне пора взрослеть.
Я минутку подумал, недоверчиво так, потом спросил:
— И что мы сделаем?
— Всё просто, — был его ответ. — Яйца.
— Да ну тебя. — Я отвернулся. — Мы можем куда круче каких-то паршивых яиц.
— Нет, не можем. — Это был первый раз, когда Руб говорил на эту тему голосом действительности. — Правда в том, друган, что мы безнадежные.
На это я мог лишь покивать головой. Потом я сказал:
— Ладно.
И так мы решили, что вечером в пятницу пойдем к дому Брюса Паттерсона и забросаем яйцами его роскошную красную машинку. А может, заодно и дверь с окнами. И меня впрямь радовало, что будет последнее «дело», а то я уже начал от таких фокусов уставать.
И еще одно неустранимое обстоятельство осложняло дело больше нужного. Я никак не мог выбросить из головы Ребекку Конлон. Ну вот не мог, и все. Как ни старался. Я думал про нее и гадал, окажется ли она дома в будущую субботу или опять упорхнет жить своей жизнью без меня. Иногда это ранило, а бывало, я убеждал себя, что все это вообще слишком рискованно. «Вон, посмотри на Сару с Брюсом, — говорил я себе. — Я смело поручился бы, что парень так же бредил по Саре, как я по этой девушке, и наверняка давал себе слово, что никогда ее не обидит, в точности как я, — и вот что он с ней сделал. Раздавил всмятку, и она теперь целыми днями не слезает с кровати».
Когда настал вечер пятницы, думаю, у нас с Рубом просто не хватило сил исполнить наш замысел. Нас мутило от самих себя, и, сидя в своей комнате с двумя картонками яиц, мы решили не ходить.
— Ну и ладно, пусть так, — сказал Руб. — Как начнешь про это думать, так выходит, оно того не стоит.
— Ага, а что делать с яйцами? — спросил я.
— Съедим, пожалуй что.
— Чего? По дюжине каждый?
— Наверное.
Мы покамест убрали яйца к Рубу под кровать, но я-то все-таки отправился прогуляться до Брюсова дома.
Я пошел после ужина и, топая мимо Брюсовой тачки, представил, как швыряю в нее яйца. Картина вышла нелепая, чтоб не сказать больше.
Я даже посмеялся, стучась в дверь, но улыбка с меня моментально сползла, когда мне открыла, как я догадался, Сарина замена. Она распахнула дверь и уставилась на меня сквозь москитную сетку.
— Дома Брюс? — спросил я.
Она кивнула.
— Зайдешь?
— Не, тут подожду.
Я остался на крылечке.
Увидев меня, Брюс, кажется, сильно смутился. Не то чтобы мы с ним были великие друганы или что-нибудь. Не то чтобы мы вместе плескались в бассейне или носились вместе по футбольному полю. Нет, мы путем и не разговаривали, однако я понял: он боится, что я, может, накинусь на него. Но нет.