Браво-Два-Ноль
Шрифт:
— Повторите, «Браво-два-ноль», «Браво-два-ноль». Сигнал очень слабый. Повторите еще раз.
Сигнал был слабым, потому что самолет стремительно удалялся, покидая зону приема.
— Вернитесь на север, — сказал я. — Вернитесь на север. Прием.
Ответа не последовало.
— Вызываю всех, кто меня слышит. Говорит «Браво-два-ноль». Прием.
Ничего.
Они улетели. И они не вернутся. Ублюдки!
Пять минут спустя горизонт озарился яркими вспышками и следами трассирующих снарядов. Судя по всему, самолеты утюжили что-то неподалеку от Багдада. Полетное время имеет для них очень важное значение, оно рассчитано с точностью до долей секунды. Тот летчик, который меня услышал, не мог вернуться назад ради нас, даже если бы захотел. По крайней мере он повторил наш позывной. Будем
Все это продолжалось секунд двадцать-тридцать. Я съежился, повернувшись спиной к ветру, и убрал ТМ в карман. Затем посмотрел на Быстроногого; тот пожал плечами. Он был прав — и что с того? Контакт мы установили.
— Быть может, они полетят обратно тем же маршрутом, и все пройдет хорошо, — сказал я Бобу.
— Будем надеяться.
Я повернулся лицом к ветру, чтобы сказать Крису и остальным, что нам надо поторопиться.
— Твою мать, — прошептал я, — куда подевались остальные?
Я предупредил Винса, что мы попытаемся связаться с самолетами с помощью ТМ. Правильный отклик на такое предупреждение должен был бы состоять в том, чтобы Винс передал его вперед по цепочке; однако, судя по всему, в онемевшем сознании Винса ничего не отложилось. Вероятно, он просто продолжал идти вперед, ничего не сказав Крису и Стэну.
Обязанность каждого, кто идет в цепочке, заключается в том, чтобы передавать сообщения вперед или назад, а если ты останавливаешься, убедиться в том, что тот, кто шел перед тобой, также остановился. Каждый должен знать, кто находится перед ним, а кто — за ним. И следить за тем, чтобы они всегда были рядом. Так что это мы с Винсом были виноваты в том, что головная часть нашей цепочки не остановилась. Мы оба не выполнили то, что должны были сделать: Винс не передал вперед приказ остановиться, я не проверил, что он остановился.
Теперь мы ничего не могли с этим поделать. Мы не могли вести визуальные поиски, потому что прибор ночного видения был только у Криса. Нельзя было и кричать, поскольку мы не знали, что находится вокруг нас. И мы не могли зажигать огонь — это требование было категоричным. Так что нам оставалось лишь двигаться по азимуту, надеясь, что рано или поздно остальные трое остановятся и станут нас ждать. Существовала большая вероятность того, что мы встретимся.
Я чувствовал себя ужасно. По сути дела, нам не удалось установить связь с самолетом. А теперь, что еще хуже, мы потеряли троих членов разведгруппы — из которых двое были больны. Я злился на себя, злился на судьбу. Черт побери, ну как я мог допустить такое?
Должно быть, Боб понял, о чем я думаю, потому что он сказал:
— Что сделано, то сделано. Идем дальше. Будем надеяться, что встретимся с ребятами.
Его слова мне очень помогли. Боб был прав. В конце концов они уже взрослые мальчики и смогут сами разобраться, что к чему.
Мы снова пошли на север по азимуту. Леденящий ветер пронизывал насквозь наши тоненькие камуфляжные костюмы, предназначенные для условий пустыни. Через два часа усердной ходьбы мы достигли магистрали и пересекли ее. Следующей нашей целью стала грунтовая дорога, проходящая дальше к северу.
По пути мы дважды встречали поселения, но оба раза беспрепятственно обходили их стороной. Вскоре после полуночи вдалеке мы услышали шум. Мы начали стандартный маневр обхода того места, откуда он доносился, и вскоре наткнулись на расставленные кругом бронемашины, за которыми высился лес антенн. На мгновение стало видно лицо часового, прикурившего сигарету. Наверное, он должен был охранять лагерь, однако он уютно устроился в кабине грузовика. Это был или какой-то военный объект, или временная позиция. В любом случае нам следовало обойти ее стороной.
Крис с ребятами не могли наткнуться на нее, иначе мы бы услышали звуки боя.
Мы двигались дальше еще в течение минут двадцати. Все были на пределе. У нас за плечами остались восемь часов практически непрерывного движения. Нагрузка на ноги огромная. У меня ныли ступни. Я был полностью измотан.
У меня из головы не выходил
Я винил себя в том, что группа разделилась. Я чувствовал себя полной бестолочью и гадал, разделяют ли эту точку зрения остальные ребята. Мне вспоминалась одна речь фельдмаршала Слима, [10] которую я когда-то читал. По поводу умения командовать он сказал что-то в таком духе: «Если я руковожу сражением, все идет прекрасно, в полном соответствии с планом, и я побеждаю, — я великий полководец, отличный парень. Но для того чтобы понять, может ли человек командовать, он должен оказаться в полной заднице, когда на него начнут вешать всех собак». Теперь я прекрасно понимал, что имел в виду фельдмаршал. Я готов был пинать себя ногами, за то что не убедился в том, что у Винса в сознании зарегистрировались мои слова об остановке. По моему разумению, во всем был виноват я один. Всю дорогу на север я ломал голову, где еще я ошибся? Отныне все должно будет пройти без запинки. Я не имею права совершить больше ни одной ошибки.
10
Слим, Уильям Джозеф — выдающийся британский полководец, принимал участие в Первой и Второй мировых войнах.
Настало время подумать о том, чтобы подыскать какое-нибудь укромное место, где можно было бы спрятаться. Некоторое время мы шли по сланцам и скальным породам, а теперь началась область твердого песка. Наши ботинки почти не оставляли на нем следов. С точки зрения скрытности передвижения это было очень хорошо, однако почва была настолько твердая, что не было даже речи о том, чтобы выцарапать в ней какое-нибудь укрытие. Уже приближался рассвет, а мы все еще блуждали в темноте. Дело начинало приобретать дурной оборот, когда Быстроногий заметил приблизительно в километре к западу от нас несколько песчаных барханов. Мы оказались в местах, где постоянные ветры надули на поверхности песка рябь, местами поднимающуюся небольшими холмами высотой метров пять-десять. Мы отыскали среди них самый высокий. Нам хотелось подняться так, чтобы нас не было видно с земли.
Мы сделали то, что нельзя делать ни в коем случае: воспользовались изолированным укрытием. Однако на плоской, как стол, равнине ничего кроме этого холмика больше не было. На его вершине высилась какая-то груда камней. Быть может, здесь была чья-то могила.
Груда была опоясана каменной стеной высотой около фута. Мы надстроили стену и улеглись за нее. Холод стоял жуткий, ледяной ветер со свистом врывался в щели между камнями, но по крайней мере мы испытали облегчение оттого, что наконец остановились. За последние двенадцать часов в кромешной темноте и отвратительных погодных условиях мы протопали восемьдесят пять километров, две марафонские дистанции. У меня ныли ноги. Некоторое время я наслаждался тем, что просто лежал совершенно неподвижно, но затем у меня от холода побежали мурашки. Ворочаясь, я открывал морозу другие части своего тела. Это было невероятно неуютно.