Брайтон-Бич опера
Шрифт:
— Биржа — это сердце мира, — повторяет Эдуард, откусывая большой кусок от котлеты. — Пламенный мотор, который всех нас везет и весь мир на себе тащит. Без биржи мы бы ещё жили при феодализме и натуральном товарообмене. Смастерил ты, например, ведро — пойди обменяй его на огурец или на батон хлеба.
— Я бы тогда точно с голода помер, — говорю я. — Мне ведро никогда не сделать. У меня в школе по труду твердая двойка была. Наш трудовик говорил, что он таких, как я, вообще никогда в жизни не видел. А повидал он на своем веку, судя по его лицу, немало.
— Ты
— Hy да, переводом слепых через дорогу, a они бы тебя за это огурцами кормили, — говорит Алик.
— Господа, вы же сами просили про биржу рассказать, — говорит Эдуард. — Вот я и Стива специально для этого от дел оторвал.
Стива, как я впоследствии узнал, на самом деле зовут Семёном, но для солидности и для более успешной адаптации к условиям жизни на исторической американской родине он переименовал себя на местный манер. Так что, когда Стив только прибыл в Нью-Йорк, здешние коренные жители никак не могли взять в толк, почему носитель столь старинного англосаксонского имени не в состоянии даже поздороваться правильно на языке своих предков. И, только узнав, что на самом деле перед ними Семён и что идишем он владеет вполне сносно, успокаивались.
— Да ладно, Эдуард, чего там, — говорит Стив-Семён. — Для общего же дела стараемся.
— Ну так ты и рассказывай им, — говорит Эдуард. — Кто из нас трехмесячные курсы брокеров только что закончил — я или ты?
— На самом деле всё очень просто, — оживляется тот, кого я для простоты повествования буду всё-таки называть Стивом. В конце концов, именно так он и просил, чтобы мы его называли. — Возьмем, действительно, Лёшин случай. Ничего, кроме переводов, ты, насколько я понял, делать не умеешь, правильно?
— Правильно, — отвечаю я. — Но зато переводчик я классный. Вот недавно мы с отцом такую сложную инструкцию перевели…
— Это не важно, — довольно бесцеремонно перебивает меня Стив. — Важно другое. Пока ты просто переводами занимаешься, ты в лучшем случае на огурец себе заработаешь. А вот если создать корпорацию и выпустить её акции на рынок, то это уже совершенно другой коленкор будет.
— «Лёша инкорпорэйтид», — говорит Алик.
— Хорошее название, — говорю я, не обращая внимания на явно звучащую в его голосе иронию. — Но зачем мне акции выпускать? Разве от этого у меня переводов прибавится или за них лучше платить будут?
— Ты зациклен на старомодной ерунде, — говорит Стив. — Когда ты выпустишь акции, тебе уже больше переводить вообще не надо будет. Никогда.
— Почему это? — спрашиваю я.
— Ну, сам прикинь, — говорит Стив. — Выпустил ты, допустим, миллион акций по цене десять долларов за штуку. Вот тебе уже десять лимонов.
— А кто их у меня купит? — говорю я, с ужасом наблюдая, как Эдуард берет со сковородки последнюю котлету.
— Я могу купить. Целую штуку. По старой дружбе, — говорит Алик. — Что мне, для лучшего друга десять тонн зелени жалко, что ли?
— Кончай, Алик, — говорит Володя. — Тебе как безработному это особенно полезно послушать. А то вот сколько лет уже вкалываешь здесь, а до сих пор даже за дом не выплатил. Послушай умного человека хоть раз в жизни. Может, научишься чему полезному для разнообразия.
— Володя прав, — говорит Стив. — Единственная возможность по-настоящему разбогатеть в Америке — это биржа. Но прав и Лёша — если компания неперспективная, то её акции никто покупать не будет.
— Ещё как будут, если им правильно голову заморочить и пообещать, что Лёшка, который сегодня еле-еле страницу в день переводит, скоро начнет переводить две, и его доходы удвоятся, — не унимается Алик. — А если им пообещать, что он сто страниц в день переведет, то его акции уже не десятку, а штуку стоить будут, и я на мои несчастные десять тысяч получу уже целый лимончик. Правильно я излагаю?
— Правильно, — говорит Стив. — Только это уже будет называться обманом инвесторов, а за такое можно и присесть на секундочку. Солидные компании такими вещами не занимаются.
— «Энрон», например, да? — говорит Алик.
— «Энрон» — это исключение, — невозмутимо отвечает Стив. — Там уже на правительственном уровне расследование ведется, и все виновные понесут наказание.
— Обязательно понесут, — говорит Алик. — По три года условно получат плюс штраф символический. А десятки миллионов, которые они совершенно легально у своих вкладчиков и сотрудников скрысили, у них на офшорных счетах так и останутся.
— Посмотрим, — говорит Стив. — В любом случае для нас это не принципиально, поскольку играть можно как на повышение курса, так и на понижение. Главное — знать, куда данная компания пойдёт.
— Если Лёшка всё-таки свои акции выпустит, я только на понижение играть буду, — говорит Алик. — Только как это сделать?
— Очень просто, — отвечает Стив. — Вместо того чтобы купить тысячу акций компании «Лёша инкорпорэйтид», ты их продашь.
— Но у него же их ещё не будет, — говорю я.
— Вот именно, — говорит Стив. — Он продаст те акции, которых у него нет. По их сегодняшней цене — то есть по десятке за каждую. Вернее, его брокер одолжит ему эти акции и продаст за него. На счете у Алика появится десять тысяч долларов и так называемая «короткая» позиция — по-английски «шорт», которую он обязан в какой-то момент закрыть. И если цена действительно упадет, скажем, до семи долларов, то он купит тысячу акций уже по этой цене, чтобы закрыть свой шорт и вернуть одолженное у брокера, но при этом останется с чистой прибылью в размере трёх тысяч баксов. Поди, хреново? Три тысячи американских рубликов за пятнадцать минут paботы, а?
— А если цена всё-таки пойдет вверх? — спрашиваю я, хотя по многолетисму опыту я прекрасно знаю, что я и страницу-то перевода не во всякий погожий день могу осилить. — Вдруг я правда начну по две переводить?
— Тогда надо либо ждать, пока цена опять опустится, либо закрываться с потерей, — говорит Стив. — Но самое интересное даже не это. Это всё мелочи. Детские игры. Взрослые мужчины играют совсем по-другому. Котлеты кончились, что ли?
— Да, — с большим сожалением говорю я.