Бремя колокольчиков
Шрифт:
– Иди давай! Я так посижу...
– как-то вдруг внезапно обмякшая женщина уронила на сумку голову.
– Не, так не пойдёт. Примёрзнешь, нафиг! Слышь! Мне от тебя ничего не надо... Я ваще поп!
– добавил Глеб для убедительности.
Шахерезада, едва успев поднять голову от сумки, вдруг начала блевать. Вонючая жижа испачкала сапог на высоком каблуке.
– Поп, вали, а?!
– Шахерезада
– На! Платок возьми, - Глеб протянул женщине одноразовую салфетку.
– Бье-е-е-е...
– второй сапог тоже оказался испачканным рвотой, - ща... я...
– женщина всё-таки взяла салфетку, вытерлась, отдышалась и достала из сумки телефон.
Громкие гудки. В трубке послышался встревоженный мужской голос.
– Ты где? Что с тобой?
– На станции я. Приходите за мной. Мне плохо...
Потом мужской голос сменился женским, который принялся бесконечно долго что-то рассказывать и о чём-то расспрашивать, явно не подозревая о состоянии своей подруги или родственницы на высоких каблуках.
– Да что они за тормоза такие?
– раздосадованно подумал отец Глеб. Он уже сильно замёрз, - Дай мне трубку, я им быстрее всё объясню...
– Зачем те? Не дам! У меня телефон новый!
Кое-как до людей на другом конце незримого провода наконец дошло, что Шехерезаду надо таки забрать со станции.
– Ну, скоро они приедут?
– с нетерпением спросил, притоптывая по платформе, прямо как в кино, в своих ботинках на тонкой подошве отец Глеб.
– Десять минут, сказали... Иди уже, а? Чего вам всем от меня нужно?
– Мне? Ничего! Ладно, жди давай - не засни смотри, - Глеб протянул женщине ещё салфетки, - Я пошёл...
– М-м-м... Спасибо...
– буркнула Шахерезада, оттирая салфеткой испачканный сапог.
Спускаясь с платформы, отец Глеб обратил внимание на какого-то мужика, стоявшего поодаль. Больше вокруг никого не было. Глеб перешёл на другую сторону железнодорожного полотна, и медленно пошёл по скользкой обледеневшей тропинке. Вдруг сзади раздался крик.
– Стой! Отдай! Брось её! Там ничего нет! Оставь её!
– Ну что там ещё случилось!
– священник недовольно повернул обратно в сторону платформы.
– Отда-а-а-ай! Ну там же... всё моё... Ну, будь ты человеком! Брось су-у- у-мку-у-у...
Черная тень скользнула с платформы в перелесок. Шехерезада в одиночестве рыдала на скамейке. Глеб понял, что тот одинокий мужик на платформе отнял у пьяной сумку. В этот момент к станции подъехала машина. Из неё вышли женщина и мужчина, оба в спортивных костюмах, и бросились к кричащей.
– Надь! Что случилось?!
– Сумку тиснули-и-и...
– размазывала туш по лицу заметно протрезвевшая женщина - А
– А это кто?
– с подозрением посмотрела на Глеба приехавшая женщина. Она выглядела гораздо суровее своего спутника.
– По-о-оп... попутчи-и-к... он мне салфетки да-а-ал...
– Салфетки, поп... Эх, Надь... Ну, что так у тебя всё время!
– с досадой сказала подруга и повернулась к Глебу - А ты часом не с ним вместе? Не наводчик, а?
– Стоял бы я здесь, будь я наводчик... Нет. Сумку жалко, но хорошо хоть не хуже...
– ответил Глеб и хотел было добавить нравоучительное: «Людям верить надо!» В том смысле, что зря она его гнала. Но вслух произнёс, - Он, видать ещё с электрички тебя пас. На платформе стоял, ждал, пока я уйду...
Трясущаяся от холода и рыданий барышня поковыляла следом за друзьями на своих немыслимых каблуках, то и дело подворачивая ноги и рассуждая, куда мог побежать вор и как ей жаль пропавшей сумки.
Глеб окончательно замёрз, но всё равно не стал вызывать такси, решив пройтись до дачи Антона пешком.
Женщины с нелёгкой жизнью и работой, ждущие радости хотя бы на праздник, курящие, пьющие и блюющие, как заправские мужики; истово крестящийся Серёга в старомодной ондатровой шапке; старушка с пакетами через плечо, решившая умереть стоя, без скорби и осуждения, пожалуй, даже без страха... просто перейти в иное буднично, как в другой вагон... всё это крутились в его голове.
Потом он начал думать о друге молодости Антоне, к которому вот-вот придёт, жене Свете, и всём, что предшествовало этому его медленному скольжению по тонкому льду нового дня.
Все бр атья сёстр ы
Не за что больше сражаться или так кажется,
Я человек предавший свои мечты.
Я изменил свою внешность, я поменял свое имя, но никому не нужен тот, кто всё потерял.
Peter Gabriel, «Don't give up». [180]
– Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!
– Кто там? Что так поздно?
– Это я... Батюшка, откройте, пожалуйста...
– Что пугаешь? Три часа ночи...
Отец Глеб накинул на майку рясу и открыл дверь кельи. На пороге стояла молодая рясофорная инокиня[181] Гликерия.
– Отче, простите, но мне очень-очень поговорить нужно... Сейчас...
– Ты с ума сошла? Игуменья узнает, что ты ночью шляешься, - мы же оба вылетим!
– возмутился отец Глеб, но внутри у него предательски защемило... и он впустил её к себе в келью.