Бремя колокольчиков
Шрифт:
– Жизнь у меня тяжёлая была, батюшка. Война, колхоз... нас раскулачили, когда я ещё ребёнком был... Если бы я думал, во что я верю, что... чувствую... я не выжил бы...
– проскрипел старик.
– Пап, ну скажи, что веришь, и всё тут!
– снова вмешалась хозяйка.
– Погодите, не надо так. Вообще... давайте-ка я пока один с ним поговорю. Поисповедую, если он захочет...
Они говорили долго. Глеб понимал, насколько тяжело человеку принять какое-то своё, личное решение. Анатолий много рассказывал, вспоминал редкие радости и многие скорби.
– Послушание - превыше всего...
– не выдержав, прокомментировал священник.
– Что?
– Да нет, извините... Это я про себя, к слову... Анатолий, дорогой мой, я вас очень понимаю, и я уважаю то, что вы никогда не показывали...не
проявляли, как рассказываете... Но главное, что в вас есть - ваша свободная воля! Никакой веры без неё не может быть, ну... Там - не колхоз, и Бог - не председатель, не НКВДэшник. Ему наша... ваша воля и желание важны, - уже сам не понимая зачем всё это затеял выпалил отец Глеб.
– Хочу, хочу верить! Господи, помоги!
– заплакал старик...
– Что-то вы долго, батюшка...
– сказал, открывая дверь автомобиля монастырский благодетель Владимир.
– Извините, так вышло... Я уж думал - не дождётесь.
– Да ладно! Во славу Божию! Не бабками же одними грехи замаливать. В монастырь? Обратно?
– Да, в колхоз...
– Куда?
– Да это я так, Владимир... в монастырь, конечно...
Где-то на середине обратной дороги, выворачивая из очередной канавы, спонсор вопросительно глянул на священника.
– Отец Глеб, я всё спросить хотел... между нами... по-мужски... А у вас правда с этой Гликерией, ну, которая из монастыря ушла, что-то было?
Глеб отвернулся и стал смотреть в боковое стекло.
– Да даже было б, говорить бы не стал...
– Понима-а-а-а-ю...
– ухмыльнулся, внимательно глядя на священника благотворитель.
Голый завтрак для чемпионов
Сколь раз свой взгляд нужно кверху поднять Чтоб увидеть небесный свет?
Чтобы крики страданий тебе понять Сколько нужно ушей, ответь?
И сколько должно быть могил на свете Чтоб смогла насытиться смерть?
Ветер, один лишь ветер В чистом поле тебе ответит.
Bob Dylan [186] [187] , «Blowin’in the wind».
1 97
– Последнюю пачку книг Воннегута у меня прям из раздевалки в семинарии спёрли, - вспоминал отец Валентин.
– Да, я тогда ещё возмущался: «Зачем ты эту дрянь в святые стены бурсы[188] пронёс», - сказал батюшка Сергий, - а тут препод наш любимый отец Лука сказал, что он бы Воннегута и Берроуза[189] в семинарскую программу ввёл... вместо общего богословия. Мы так и не поняли,
– Куда-то сослали... То ли в монастырь, то ли на приход дальний...
– сказал отец Серафим.
– У нас на приходе батёк был, вроде отца Луки.
– продолжил разговор отец Сергий - Такой же приколист... Нормальный парень в общем... Да помнить ты его должен, Валь, - отец Глеб. Сейчас в женском монастыре служит. Тоже съели...
– Глеба? В женский монастырь? Ну, это ваще жесть! По мне так лучше под запрет! Конечно, помню, отличный парень! Думающий такой батюшка. Ну и да... приколист. Ты знаешь, как он меня развёл однажды?
– Нет.
– Сижу я у себя на приходе в Америке. Рождество только что отслужили. Вдруг - звонок! Какой-то чувак с акцентом говорит: «Здраствуйтэ! Это из администрейшн президент Буш вас беспокоит. Мы знаем, что вы очень хороший художник и хотели заказывать для наш президент икону! На ней должен быть наш президент на коне, бьющий копьём Садам Хуссейн, как святой Георгий...» Тогда как раз только по ящику их америкосскому про меня репортаж показали: как я служу, с новыми и старыми эмигрантами общаюсь и
иконы пишу. Ну, думаю, вона как сработало. Молчу. Ведь и не откажешь, и как такую фигню писать? Этот в трубке мне ещё что-то про уникальность моего таланта и, что они бы очень хотели, чтоб во время военной операции в Ираке у президента была бы такая икона... Я вообще в ступор впал, все предохранители перегорели... А потом слышу: «Да ладно, отче, не парься! Это я, отец Глеб, помнишь? У отца Сергия встречались. С Рождеством тебя!»... М-да... женский монастырь... Жалко парня.
Бывшие однокашники, отцы Сергий, Валентин и Серафим, встретились на патриаршей службе на Бутовском полигоне[190]. Стояла ужасная жара. Патриарх с епископами расположились в тени под навесом, а духовенство парилось в облачениях прямо под палящим солнцем.
Многим священникам становилось плохо. Один пожилой батюшка начал даже терять сознание. К нему подошёл известный своей лютостью московский благочинный, сделавший в патриархии хорошую карьеру при прежнем патриархе Алексии, и начал шипеть на старика, чтоб тот встал прямо и не притворялся, а если не может отстоять патриаршую службу, значит и вовсе служить не может, и ему подыщут замену.
Отцы Сергий и Валентин стояли рядом и разговаривали, понятно, замечание сделали и им.
– М-да... Отвык я от этого всего на Западе. Ты посмотри, какие все смурные стоят. Все всего боятся: начальства, собратьев, себя самих... Ну, как это? Ведь всем от этого плохо! Что это за церковь такая?
– Привыкай, батяня! Был бы ты и сам таким, вернулся бы из Америцы своей настоятелем. А тебя пихнули пятым попом к настоятелю алкоголику и педерасту... Ладно, давай не здесь... Когда эта байда закончится, пойдём в кафе - посидим втроём с Серафимчиком. Видишь, вон он в первых рядах отрабатывает...