Бремя колокольчиков
Шрифт:
Теперь трое священников сидели в ирландском пабе. Двадцать лет назад они, трое москвичей, учились в одной провинциальной семинарии. Сергей был старше, он перед этим уже успел отслужить офицером в армии. Володя, будущий отец Серафим, был бойким, но не шибко грамотным подмосковным мальчиком. А Валентин - из столичной интеллигенции происходил. В московскую семинарию он сдал экзамены на отлично, но его не взяли из-за нехорошей статьи в военном билете.
После семинарии их дороги разошлись. Сергий стал священником московского храма, где и служил до сих пор. Валентин отучился в академии, занялся серьёзно иконописью, потом смог получить место настоятеля
Лучше всего сложилась судьба у отца Серафима, хотя поначалу, когда его, молодого монаха, назначили настоятелем развалин огромного храма в глухом подмосковном углу, казалось, что ему-то как раз повезло меньше других. Но очень скоро в этом медвежьем и экологически чистом углу стали появляться шикарные коттеджи: строились крутые и прочие чиновники с предпринимателями. Отец Серафим быстро нашёл с ними общий язык, и дело закрутилось. Сейчас он ездил на Лексусе, отдыхал на Канарах и готовился стать епископом.
– Эх, братцы, вот куплю себе епархию и заберу вас с собой! Правда, ближнюю к Москве не обещаю. У меня столько денег пока нет...
201
– Эх, Симчик, раньше ты таким циником не был. Помнится, симонию осуждал даже, - уколол отец Валентин.
– Эх, дорогой, все ваши беды от того, что вы так и не повзрослели и не отделили веру от бизнеса. У бизнеса свои законы и, если хочешь жить нормально, надо им следовать. А вера... Знаешь, я, когда служу, верю, но это ж не значит, что я всегда верить должен. Когда я по бабам иду, это совершенно не нужно. А не ходил бы я по бабам - так у меня бы давно крыша поехала и я на людях бы отыгрывался. А так я с иудеями - как иудей, с бандитами - как бандит, с антисемитами - как антисемит, ну и так далее, по Апостолу102... И всегда позитивен! Вот это и есть мой символ веры20Ъ\
– М-да, оно конечно хорошо, позитивным быть, но как-то ты уж чересчур... Да и как без скорбей?... Разве у тебя их нет?... Знаю, что есть... это хотя бы честно...
– сбивчиво заключил отец Сергий после небольшой паузы.
– Вот, ты зовёшь нас в свою будущую епархию. Конечно, вряд ли я или Серёга поедем, - начал отец Валентин, - если только нас, как Глеба, в женский монастырь не сошлют... Но, предположим, мы поехали, а в епархии новой ситуация так складывается, что тебе нас сдать надо. Ну, карта так легла... Сам знаешь, как это бывает. Сдашь или нет?
– О, брат, какие ты вопросы задаёшь... У америкосов, что ль, так говорить научился? Ладно, Валь, не обижайся! Это я любя. Но ты ж и впрямь как-то по- пионерски рассуждаешь... В системе надо уметь не подставляться! Тогда и карта нормально ляжет, это - первое! Второе - своих я не сдаю... до тех пор, пока они сами себя не сдают... А далее - смотри пункт первый.
– Ты извини, Сим, но я ещё один тебе наивный вопрос задам. А причём тут Христос, Евангелие, то, во что мы в бурсе верили? Ну, даже если ты кроме как на службе не веришь, всё равно, должна же быть связь?... Это я не только тебе, себе тоже этот вопрос задаю...
– Эх, Валя!
– вмешался отец Сергий, - Глеб тоже всё вопросы такие задавал, и чем это кончилось? Личная вера или неверие... не всегда одно от другого и отличишь-то... это всё - личное спасение, а остальное -
Может, не так уж грубо, как Серафим говорит. Да и вообще, я за большее соответствие заповедям... Но по-другому-то не выходит. Не знаю уж, как там в заграницах, но здесь - так!
– резюмировал отец Сергий.
– Помнишь, у Воннегута в Завтраке для чемпионов[194]: «Чёрный арестант, которому подошло бы надгробие. Он привыкал ко всему, к чему нужно было привыкнуть». Вот и мы такие же чёрные арестанты... Хоть всё вроде и ничего, и эль ирландский пьём...
– Ну да. «Тюрьма на упаковках не упоминалась и молочая тюремная продукция выходила под маркой Королева прерий...», - продолжил цитату из книги их молодости отец Валентин.
– М-да... К нашей системке марка такая тоже вполне...
Матер инское сер дце
Театр начинается с виселиц Не потеряй номерка
Юрий Наумов, «Театр Станиславского»
Наверное, это и есть счастье. Переполненный храм, солнце так красиво бьёт лучами через древние окна-бойницы. Твой сын - архиерей, как красив он в этих ярких праздничных облачениях! А все эти мальчики со свечами вокруг него словно ангелы! Вот он говорит немного нараспев, но с назидательностью, то возвышая голос, то снижая до проникновенного, а весь храм затих и внимает как-будто и не дыша:
– Такие ниши святыни, не от мира сего, не от греха! Русь Святая - Нищая духом, но богатая Богом, не понять, нет, не понять им, отступившим в плотские наслаждения и разврат всем этим человекоугодникам, забывшим Бога, что есть истинная духовность наша! Духовные скрепы - это не просто слова...
«Слава Тебе Господи! Смог он с Твоей помощью преодолеть всё, стать таким, Твоим служителем!» - загорелась в материнском сердце молитва, а память вернула её в тот вечер двадцать с лишним лет назад...
Что он сказал, было невыносимо, казалось, минуту назад, когда она рвала на себе волосы, пыталась бить его, выла, она была сама ненависть, прожигающий огнь. Теперь его заплаканное лицо было таким красивым, невозможно родным.
Она опустилась на стул, четырнадцатилетний сын так и стоял перед ней молча, понурившись.
– Ма, но ты же сама говорила, что б я тебе, только тебе всегда правду говорил...
Это её и остудило, да, она его так научила говорить матери всегда правду, кому угодно, что угодно, да, жизнь тяжела и кругом много злых людей, а они всегда вместе и мать всегда примет.
Она многое поняла не сразу, смотрела на друзей и соседей и на хотела так жить, без любви, в ненависти и злобе. Она верила, что Бог не создал их такими, но разве можно было комсомолке говорить о Боге? Она решилась всего два раза. Первый - с подругой в техникуме, через неделю вся группа показывала на неё пальцем, а комсорг даже хотела собрать по поводу собрание, но как-то начальство на одобрило. Второй - с ним, с жениным отцом, в какую-то из тех ночей, что они были близки. Она чувствовала, что нет никого роднее, так рядом... «Два - одна плоть», да, но и один дух, навсегда, перед Богом. Она ему так и сказала, потому что верила, что он чувствует так же. Он ухмыльнулся, так,что она почувствовала - это конец, а потом он встал и закурил... Через неделю они увиделись в последний раз...