Бремя
Шрифт:
И вот наконец-то встречи с мамой разрешили. И, думая об их втором после нескольких месяцев разлуки свидании, Джонни представлял уже совсем близко теплый островок, к которому он так долго плыл, преодолевая сопротивление холодных волн.
Мама пришла не одна. Но это нисколько не огорчило Джонни.
Леди Ванесса первая подала ему руку, как взрослому. У нее было доброе лицо, очень доброе и очень необычное, как будто она... много плакала.
— А вы с мамой в одном... приюте живете? — спросил мальчик, чувствуя мгновенное расположение.
— Да, я живу в том же приюте. Мы там подружились. Мама говорит о тебе постоянно. Так что, мне кажется, я тебя уже давно
Джонни покраснел и улыбнулся, но глаза его продолжали оставаться грустными.
— Вам там, наверное, не нравится?
— С тех пор, как мы подружились, стало гораздо лучше, — ответила леди.
— А что у вас тоже нет дома? — Леди Ванесса совсем не была похожа на бездомных, каких он часто встречал на улице и на которых раньше вообще не обращал внимания, а теперь начал обращать, потому что у его мамы тоже не было дома... А у него самого разве есть дом? Разве та новая квартира отца и Памеллы — его дом? Вот, когда мама с папой жили вместе и Джонни с ними жил, — тогда все было по-другому. Значит, дом — это не то место, где человек спит, ест и где его вещи находятся... а там, где ему не страшно и хорошо.
— Мой дом в другой стране, я скоро поеду туда. Ты слышал о России, Джонни?
— Слышал, — ответил мальчик. — Мы с классом ходили в поход в горы, и одна гора называлась Русский Медведь. Что, в вашей стране много медведей?
— Сейчас, к сожалению, меньше, чем раньше. У нас много деревьев. Даже, каких здесь нет... Ты видел деревья с белыми стволами?
— Совсем белыми?
— Абсолютно.
— Нет. А нам с мамой можно поехать с вами? — Джонни вдруг показалось, что это может быть выход из ужасной ситуации — взять и уехать с доброй леди в ее страну. — Я люблю деревья и медведей.
— Думаю, что это очень возможно, нам только с мамой нужно немного заработать денег на поездку.
Мальчик широко улыбнулся, и теперь глаза его тоже улыбались: значит, скоро все поменяется к лучшему, значит, есть, чего ожидать... Ему вдруг стало легко и спокойно.
Втроем они поехали в Зимний павильон и катались там на коньках на ярко освещенном прожекторами огромном катке, и все развеселились. Лед сверкал и звенел, и мама держала его за руку и не отпускала, набирая скорость и увлекая за собой — дальше и быстрее, дальше и быстрее. И вот они уже летели по кругу, и голова тоже кружилась, и, казалось, в любую секунду может произойти столкновение и свалка, но в самый последний, критический момент они делали гибкий поворот в сторону и разъезжались со встречными, даже не соприкоснувшись. Джонни смотрел на маму с восхищением — лицо ее разрумянилось, она смеялась и так походила на маленькую девочку! Он тоже смеялся, ему тоже было радостно, и бледное личико его тоже разрумянилось.
Потом они пошли в кафе. Посреди зала стояла рождественская елка, украшенная блестящими разноцветными шарами, с потолка свисали гирлянды и плюшевые животные. Леди Ванесса пошла за сладостями и напитками.
— Мам, когда ты заберешь меня? Совсем... — спросил Джонни, когда они уселись.
— Как только найду работу и смогу снять квартиру для нас с тобой, сынок, — ответила Магдалина, голос ее звучал уверенно и мягко.
— А когда ты найдешь работу?
— Надеюсь, скоро, сыночек. Я уже чувствую себя хорошо. На следующей неделе позвоню на прежнее место. И буду искать в других местах тоже.
— И потом мы поедем в Россию?
— Может быть, сынок...
— Мам?..
— Что, сынок?
Джонни хотелось сказать что-то очень необыкновенное, такое, чтобы мама снова засмеялась и разрумянилась.
— Я тебя очень люблю...
Магда смотрела на сына, как будто видела его впервые. Родное дитя ее! Как могла она закрыться в своем страдании, забыв о боли самого дорогого на свете существа! Как могла потерять работу, квартиру, себя, когда рядом с ней такое чистое, нежное сердце!
— И я тебя очень-очень люблю, сынок, — сказала она, прижимая Джонни к груди, — и я обещаю тебе, солнышко мое, самое большее через шесть месяцев мы снова будем вместе. Обещаю тебе.
— Я потерплю шесть месяцев, мама... — проговорил Джонни, утирая внезапные слезы с маминых щек и едва сдерживая свои, уже подступившие. — Шесть месяцев... не так уж и долго... я потерплю шесть месяцев, мама. И ты потерпи...
Так они сидели, обнявшись, охваченные любовью, мать и сын — нераздельное единство. Леди Ванесса показалась в глубине зала. Она шла к столику, улыбаясь, и держала в руках большой поднос, уставленный всякими лакомствами, над которыми возвышался серебряный колпак с вишенкой на длинном стакане с любимым Джонниным фисташковым мороженым.
Глава 33 Душа и тело
О Магдалина, незабвенная подруга моя! Твоя судьба, твоя борьба с тех самых пор стали моей судьбой и моей борьбой. Твой образ живет во мне. Ясно, как будто расстались мы только вчера, вижу светлую зелень печальных глаз и копну золотых кудрей; вижу тебя, присевшую осторожно на край кровати в душной нью-йоркской ночлежке с беспокойным лицом: «Ты вся горишь, солнышко…» и выхаживающую потом меня сутки напролет от повальной, но тривиальной простуды; вижу тебя и Джонни, летящих по блестящему льду зимнего сада, обретающих второе дыхание, — от разлуки к радости... Наша дружба — кто сказал, что в женской нет преданности? — непродолжительная во времени, но запечатленная в вечности, сияет теперь яркой звездой на небосклоне памяти. Дни, проведенные вместе, и взращенное, как прекрасный саженец, доверие друг к другу — всегда рука в руку — не меркнут с годами, и всякий раз, когда повседневные заботы начинают растаскивать жизнь по мелочам, ты напоминаешь мне о главном и приподнимаешь над суетой — вверх и выше, и еще выше — до уровня своей решимости и своей простоты. Во имя жертвы, принесенной тобою, да не сойду с пути, по которому шли мы тогда...
* * *
Однажды Ванесса рассказала Магдалине все о том, что произошло с ней в Америке. День был тихий. Мягко падал снег. Было бело и безветренно. Они гуляли по Верхнему Манхэттену, сворачивая на спокойные улочки, в воскресенье после полудня, после службы в русской церкви, где Магдалина по настойчивой просьбе Ванессы побывала в первый раз. Сияние от икон все еще отражалось в их глазах, и Магдалина все пыталась заучить новое русское слово «здравствуйте», смеясь над своим произношением и акцентом.
— А что оно означает? — спрашивала она.
— Трудно перевести точно. Пожелания здоровья, продолжения жизни. Но и больше, что не поддается переводу на английский, — объясняла Несса, и сама задумывалась над таким прежде привычным приветствием: «Здравствуйте, здравствуйте... — значит, радости вам и праведности, и дара, и Древа во здравие...». Как это она не чувствовала всех смыслов в этом слове раньше? И как соскучилась она по этим смыслам...
В тот день Ванесса рассказала правду о себе. Все, кто любил ее, должны были знать, кто она. Магда слушала с глубоким сочувствием и тихо приговаривала, качая головой: «Бедная ты моя... А ведь глядя на тебя, никогда не скажешь».