Бриг 'Три лилии'
Шрифт:
Солнце сияло, но господь молчал.
– Что ж, аминь, да прости докучливую старуху!
– вздохнула бабушка и побрела на кухню готовить скумбрию на обед.
В это-то время и постучался к ним чужак.
– Входи да не придурквайся!
– крикнула бабушка; она подумала, что это Миккель.
Незнакомец вошел, лихо козырнул двумя пальцами и спросил корабельного плотника Грилле.
– Скотт моя фамилия, - представился он. И голос у него был такой скрипучий, словно он мела наелся.
– Эдвард Скотт, капитан!
Бабушка прищурила воспаленные глаза. Живот как бочка, на руках толстые перчатки - в такую жару-то!
– К плотнику вот туда, вверх по лестнице, - сказала она.
– Благодарю!
– чужак снова лихо козырнул.
Волосы и борода срослись у него вместе. Бабушка успела только приметить блестящие серые глаза под козырьком; в следующий миг он уже шагал по ступенькам вверх.
Петрус Миккельсон в этот день уехал в город искать охотников приобрести разработанную гору, а Миккель был у Туа-Туа и помогал учителю ставить флагшток.
– Ох, что-то лицо знакомое...
– пробормотала бабушка и выглянула в прихожую.
Но тут капитан Скотт и плотник Грилле затопали вниз по лестнице, и бабушка юркнула обратно на кухню. О чем это они толкуют? Она приложила ухо к щелочке.
– По рукам, значит? Будете десятником на постройке! сказал тот, что назвался Скоттом.
– Как придет лес, так и заложим корабль.
Они ударили по рукам возле бабушкиной двери.
– Да, кстати. А чья это каменоломня здесь, на горе?
– Эта-то?
– Плотник фыркнул, точно с трудом сдерживал смех.
– Да тут одного, Миккельсон его фамилия. А только все уже, кончился камень. Непутевый он, кривого гвоздя не выпрямит. А сын его и подавно.
"Ах ты, лиса лживая!" - подумала бабушка и уже хотела распахнуть дверь да вытянуть как следует Грилле деревянным башмаком по спине.
Но в этот самый миг убежал суп, и пришлось поспешить к печке.
Когда бабушка снова подошла к двери, оба негодяя уже поднимались на Бранте Клев.
Слезы обиды все еще ели бабушкины глаза, когда Миккельсон-старший вернулся вечером домой.
– Никто не приходил камень покупать?
– спросил он уныло и повесил драную бескозырку на гвоздь у двери.
Матильда Тювесон пуще всего на свете не любила море и корабли. Но капитанская фуражка с блестящим козырьком поразила даже ее.
– Какое там!
– Она поморщилась, глядя на бескозырку Петруса Юханнеса.
– Только капитан один заходил, нанял Грилле в десятники корабль строить.
Миккель сидел у печки и чинил вершу. Услышав бабушкины слова, он сжал кулак, так что больно стало.
– Корабль?..
– прошептал он.
– Ну да, Скоттом назвался!
– пробурчала бабушка.
– На той неделе и заложат. Вот это мужчины, не то что...
Миккель мрачно глянул на отца, но Петрус Миккельсон уткнулся как ни в чем не бывало в книгу с синей клеенчатой обложкой и что-то бормотал, покачиваясь на стуле.
На следующий день к пристани причалил старый лесовоз. Бухта, где должно было строиться судно, находилась в километре на север от постоялого двора. Кони и люди потащили лес туда; Грилле кричал и распоряжался. Миккельсон-старший стоял на бугре и высматривал Скотта.
– Это верно, что ты десятником будешь?
– заискивающе спросил он Грилле, снимая бескозырку.
– Ага, - ответил Грилле с таким видом, точно вся деревня его.
Миккельсон-старший растерянно поглядел на гору:
– А... а капитан Скотт где же?
– Прибудет, как до такелажа дело дойдет. Да не мешай ты занятым людям своей болтовней!
– отрезал Грилле.
Через месяц постройка развернулась полным ходом.
Сколотили стапели, заложили киль, начали ставить шпангоуты по левому борту.
И подумать только: они строили бриг!
У Миккеля даже сердце ныло, когда он сидел на горе и смотрел, как корабельщики тащат на плечах балки.
На что нам сдалась и гора и деревня?
Эхей, не нужна!
– сказал Ульса Пер.
Коль пенные волны бушуют у штевня!
Эхей, не нужна!
– сказал Ульса Пер... отдавалось в лощинах.
* Верша - ловушка для рыбы; напоминает корзину.
"Как бы этого Скотта разыскать?
– волновался Миккель. Не может быть, чтобы он уже всю команду набрал!" Он спустился к дровяному сараю и принес бабушке здоровенную охапку дров.
– Какой он из себя был, этот капитан Скотт?
– проронил он, словно мимоходом.
Бабушка взглянула на Петруса Миккельсона, который опять сидел со своей книжкой.
– Прибавь коротышкам Миккельсонам пол-аршина росту, и будет в самый раз!
– презрительно фыркнула она.
Больше от нее ничего нельзя было добиться. Зато Миккелю удалось кое-что услышать в лавке. Как-то туда зашел Мандюс и давай расписывать. Миккель присел за ларь и сделался маленькиммаленьким.
– Скотт-то? Спросите меня, коли хотите правду знать, чай, я не только видел его, а и покалякать пришлось, - похвалялся Мандюс.
– У кого здесь в Льюнге живот, как бочка, а?
– У дубильщика Эббера, - забормотали старики в лавке.
– Именно, что у Эббера, - подхватил Мандюс и просунул большие пальцы в дыры своего пальто.
– Вот он-то самый и есть Скотт, только черную бороду нацепил, когда толковал со мной. У эфтих циркачей все тайны-секреты! Сколько денег он огреб, штуки-трюки показывая. И схоронил их - смекните-ка, куда?
– В слоновью голову, - пробормотали старики.
– Именно, что в слоновью голову на фургоне, на двери...
Миккель заслушался и чуть не угодил в ларь; тут-то он и попался на глаза Мандюсу.