Бригадир
Шрифт:
– Так мы ничего и не боимся, потому и охраны нет, – язвительно усмехнулся парень.
– И я не боюсь. И оправдываться перед тобой не собираюсь. Чего ты хотел?
– Ничего личного.
– Ух ты!
– Шамхан тебя простил.
– Ну, тогда у меня сегодня праздник, – ехидно усмехнулся Спартак.
– Ты поступил как мужчина. Ты защитил свою женщину. Шамхан был не прав, и он свою вину признал.
Аслан высоко держал голову, плечи гордо расправлены, как у орла крылья. Не было в нем раскаяния за своих боссов, да и те не чувствовали
– Я сейчас растаю.
– Короче, ничего личного. Но Шамхан хочет сделать тебе деловое предложение. Ты уходишь с этого рынка, а мы приходим и делаем здесь свои дела.
Ну вот, полезло.
– Прямо сейчас уходить или до завтра можно потерпеть?
– Можно и до завтра потерпеть. До утра.
– Передай своему хозяину, что свои дела он пусть в сортире делает, – нахмурился Спартак.
– Значит, нет? – пристально посмотрел на него Аслан.
– Нет. И передай Шамхану, что зря он все это затеял. Мы шутить не будем. У нас все по-взрослому…
– Сам ему скажешь.
– Когда?
– Завтра.
– Где?
– Можно у вас на пустыре. Стрелять не будем, поэтому все равно где.
– А у вас есть из чего стрелять?
– Зачем нам это? – хитро усмехнулся Аслан. – Мы люди мирные. Зачем нам стрелять, если всегда можно миром договориться?
– Со мной миром договаривайся. Прямо сейчас. И передай, что Шамхан очень сильно рискует. Очень-очень.
– Я же говорю, сам скажешь.
– Значит, завтра… Во сколько?
– В полдень. И не рано, и не поздно. В самый раз. У нас еще дел на завтра много…
– Ну да, у нас тоже… Хорошо, пусть будет в полдень… Значит, без стволов, да?
– Вы можете со стволами, а нам это ни к чему.
– Ну, нет, если вы без стволов, то и мы пустыми будем. Надо же все по-честному…
На этом разговор и закончился. Мартын со своими бойцами выпроводил послов за территорию рынка и вернулся к Спартаку. И Гобой уже здесь.
– Шамхан меня простил, – с усмешкой сказал Спартак.
– Бойся чеченцев, прощенье приносящих, – неожиданно проявил свою начитанность Мартын.
– И рынок просящих, – ухмыльнулся Гобой.
– Ну, этого следовало ожидать, – сделал вывод Мартын. – Не простил тебя Шамхан. И нас не простил. Резня будет… Где? Когда?
– Завтра в полдень, на пустыре. Трактор нужно туда загнать, чтобы снег счистил…
– Чечены не церемонятся. Что не так, сразу стрелять…
– Аслан сказал, что стрелять не будут. Они мирные люди.
– Если так сказал, значит, будут стрелять…
– Ну, может быть, – пожал плечами Спартак.
– Причем сразу стрелять начнут. Тактика у них такая. Подъехали – и сразу шмалять, без всяких базаров… А зачем говорить? Аслан с тобой говорил, ты все сказал. Да и зуб на тебя Шамхан держит. Оружия не будет… Мы соберемся, а нас из автоматов в капусту. Там в Чечне сейчас автоматов больше, чем людей,
– Нет, скорее всего, не будут они стрелять, – вслух подумал Спартак. – Пустырь, считай, в городе, здесь стрелять нельзя. У чеченов и без нас проблемы, менты их, говорят, шерстить начали…
– Ну да, нелегко им. А кому сейчас легко?
– И нас менты могут прижать. Шестой отдел, говорят, разошелся… Может, чечены подставить нас хотят? Мы со стволами выйдем, а тут раз – и ОМОН. Всех разом повяжут, и «чехи» рынок без боя возьмут… Не думаю, что они будут стрелять. Не думаю, – покачал головой Спартак.
Задал ему задачу Шамхан. Но ничего, он постарается ее решить.
Марина крепко взяла его за руку, порывисто прижала ее к своей груди.
– Не уходи!
В глазах у нее тревога, в голосе – предчувствие беды. Аслан ничего не боялся в этой жизни, но ему вдруг стало не по себе.
– Что такое?
– Не знаю. Сон плохой снился…
– Вы, русские, смешные. В сны верите.
– А чеченцы не верят? Брось.
– Ну, верим, – пожал плечами Аслан.
Примета есть у чеченских девушек – человек, который подаст ей воды во сне, в реальности будет ее мужем.
– Все люди одним миром мазаны, что русские, что чеченцы… Да ты и сам русский.
– Не русский я.
– Ты в русской школе учился, в русской армии служил…
– Не в русской, а в советской.
– Не важно.
– Молчи, женщина!
– Да пошел ты!..
Марина не овца какая-нибудь, умная, дерзкая на язык. Из тех русских женщин, которым все равно, на какой стороне у мужа тюбетейка. И плевать ей на традиции чеченской семьи, к тому же Аслану она не жена. Марина могла и дальше крыть его матом, но вдруг заплакала, зарыдала, размазывая слезы по щекам.
– Ну, что на тебя нашло? – ласково спросил Аслан.
Может, он и в русской школе учился, но все-таки он чеченец. Ему заповедано уважать традиции своих предков. Поэтому с женщиной Аслан должен быть строгим. А за то, что Марина его послала, ее и ударить можно… Но любил он очень эту дуру. И если поднимется у него рука, то лишь для того, чтобы ее приласкать. Он нежно погладил Марину по голове.
– Я знаю, ты больше не вернешься, – всхлипнула она.
– Дура! Накаркаешь!..
– Ой-ё! Что я такое говорю! – еще сильнее разревелась она.
– Ну, все-все…
Легонько оттолкнув ее, Аслан открыл дверь и переступил через порог.
С Мариной он жил почти год. Нормально жил, даже в Ставрополь возил, с родителями знакомил. Он действительно вырос в русском городе и учился в русской школе. Но все-таки он – чеченец и гордится этим.
Шамхан ждал его в «Тереке». Мрачный, подавленный. Но увидев Аслана, повеселел, приободрился.
– Ну что, брат, готов исполнить свой долг?
– Даже не сомневайся.
– Ты должен отомстить этим шакалам за их наглость.