Бриллиант Кон-и-Гута. Затерянные миры. Т. XVIII

Батенин Эразм Семенович

Затем Ли-Чан, — это был он, фон Вегерт сразу узнал его, — поднял с пола кресло, поставил его на прежнее место у письменного стола и усадил в него совершенно ошеломленного профессора.

Все произошло в несколько секунд.

Связанный фон Вегерт хотел было повернуться, чтобы взглянуть на спавшего Гарримана, но Ли-Чан предупредительно одним взмахом руки повернул его кресло в сторону дивана и сказал по-немецки, с тем самым акцентом, который расслышал фон Вегерт в телефон:

— Молодой джентльмен не проснется ранее завтрашнего утра, господин профессор! Я принял все меры к этому.

Фон Вегерт судорожно тряхнул головой.

— Вам неудобно, сэр?

Приходится немного потерпеть. Вы, впрочем, должны извинить меня: я только выполняю полученные мною инструкции. Позвольте, я перевяжу узел, — я, кажется, несколько сильно стянул вас, — добавил он с улыбкой. — Но только вы должны обещать, что не будете пытаться причинить себе излишнее огорчение. Если, сэр, — и голос Ли-Чана зазвенел угрозой, — вы начнете вести себя беспокойно, я приму, будьте уверены, немедленно решительные меры.

Вместе с этими словами китаец взметнул вверх левую рук и затем медленным движением опустил ее кисть вниз, оттянув в сторону большой палец.

Фон Вегерт знал значение этого знака, употребляемого в самой глухой провинции Китая — Сум-пан-тине в торжественных случаях умерщвления человека, осужденного законом.

— Но если он сумпантинец, — пронеслось у него в мыслях, — то ведь он мог бы заменить мне всю ту литературу, которую я бесплодно ищу об этом, никому не известном уголке земного шара! Он мог бы рассказать мне историю этой майолики, которая лежит в моем сундуке и ждет своего определения! Ах, если бы он догадался развязать мне рот!

Ли-Чан как будто угадал мысль фон Вегерта.

— Вы хотите меня спросить о чем-нибудь, господин профессор? Что же, если вы будете вести себя смирно, то через непродолжительное время я освобожу вашу руку от этой неприятной повязки, и вы сможете написать мне о ваших желаниях. Право же, мне самому неловко, глядя ка вас. Очень сожалею, господин профессор! Но вы сами виноваты. Вам нужно было только согласиться на просьбу оставить мысль об этой несчастной кон-и-гутской экспедиции, — и все было бы прекрасно!

Фон Вегерт удивленно вскинул глаза.

— Ваше решение непоколебимо, господин профессор?

Фон Вегерт резко кивнул.

— Сегодня со мной происходят действительно необыкновенные приключения! — подумал он.

— Что же! Приветствую такое мужество перед лицом смерти, уважаемый господин профессор! Но если бы вы дали ваше согласие на исполнение обращенной к вам просьбы и ваше слово о полном молчании по поводу происходящей с вами в данный момент неприятности, то вы были бы немедленно освобождены. Впрочем, в вашем распоряжении еще полтора часа времени.

Глаза фон Вегерта в упор смотрели на китайца.

— В нашем положении не очень удобно размышлять, но судя по тому, что вы говорили по вопросу о размышлении вообще м-ру Гарриману, — сказал, улыбаясь, Ли-Чан, — вам все-таки удастся прийти к какому-нибудь умозаключению. Не правда ли?

Фон Вегерт взглянул на Гарримана.

Тот спал врастяжку, и было видно, что он не проснется. Он лежал, вытянувшись, не двигаясь, как убитый, в том же положении, в каком он заснул. Несомненно, наркотик, который дал ему Ли-Чан за ужином в одном из блюд, был очень силен.

— С удовольствием, господин профессор, я прослушал вашу маленькую лекцию, прочитанную м-ру Гарриману. Вы указали на очень интересные моменты!

Фон Вегерт напряженно слушал китайца со все возрастающим изумлением.

— В этой области — открытий и изобретений, — чрезвычайно много поучительного. На это обращали внимание еще Мармери и Омелянский. Но вы, по-видимому, умышленно умолчали о ряде фактов. Конечно, они были бы трудны для понимания вашего молодого собеседника! Так, например… Впрочем, может быть, вы более не расположены вести беседу на эту тему и предпочитаете, чтобы я замолчал? — внезапно сказал Ли-Чан, наклонившись к фон Вегерту.

Тот, откинувшись на спинку кресла, покачал головой в знак отрицания.

— Чем больше он выскажется, тем лучше, — подумал ученый.

— Очень вам благодарен, господин профессор, за желание побеседовать со мной. Мне известно положение, которое вы занимаете в науке. Поверьте, я чрезвычайно ценю разговор с вами, мне очень лестно, что вы не отказываете мне в нем! Тем приятнее мне доставить вам сейчас хотя некоторое облегчение…

С этими словами Ли-Чан ловким движением высвободил правую руку фон Вегерта из-под повязки и положил на его колени блокнот и карандаш.

— Таким образом мы сможем беседовать, господин профессор! Ах, господин профессор! Вот вы сказали, что великие идеи следует осмысливать для извлечения из них прикладного знания. Этот принцип и привел вас к мысли об участии в кон-и-гутской экспедиции!.. И теперь в вашем распоряжении… — китаец взглянул на часы, — ровно час тридцать минут для того, чтобы отказаться от этого взгляда…

Фон Вегерт сделал движение.

— Вы успеете еще ответить, сэр, по этому вопросу. Ровно через час тридцать минут я попрошу у вас этого ответа в последний и окончательный раз. А пока позвольте мне восполнить те пропуски, которые, как мне представляется, вы сделали в рассказе об открытиях и изобретениях, как плодов человеческого наблюдения, размышления и случая. Я бы добавил еще — фантазии ученого! Прежде всего вы, мне кажется, недостаточно оттеняете то обстоятельство, что хронологический, так сказать, порядок открытий всегда соответствует их логическому развитию. Словом, природе приходится ставить вопросы в определенном порядке. Согласитесь, что, например, наблюдение Галилея над колебаниями лампады подготовило изобретение точных хронометров, а это, в свою очередь, дало возможность уверенного хождения кораблей в океанах. Без аналитической геометрии не мог бы возникнуть анализ бесконечно малых величин, а открытие Кеплера должно было предшествовать открытию Ньютона. Не правда ли?

Фон Вегерт смотрел на Ли-Чана с выражением такого сильного изумления, что китаец прервал свою речь и, улыбнувшись, спросил:

— Сознайтесь, господин профессор, что вам следует переменить свое мнение о вашем невольном собеседнике: вы принимали меня за бандита, не так ли?

Фон Вегерт утвердительно кивнул головой.

— О, господин профессор! Я только выполняю поручение, очень тяжелое поручение, в силу неизбежной необходимости! — сказал он. — Но продолжу свою мысль.

Я думаю, что только так и объясняются обычные в истории науки случаи, когда теоретические представления давали возможность с большой уверенностью предсказать будущие открытия и когда смелые гипотезы служили путеводной нитью в развитии положительного знания. Ведь Менделеев и Лотар Мейер, устанавливая законы периодичности химических элементов, указали с точностью в своей системе места еще не открытых в их времена элементов с определенными свойствами. Или хотя бы Леверье и Адамс, которые, изучая Уран, определили положение в мировом пространстве Нептуна, впоследствии и оказавшегося в указанном месте! Гамильтон предсказал преломление лучей — коническую рефракцию, Максуель — тождество света и электричества, ваш соотечественник Гофмейстер — существование связи между споровыми и семенными растениями…