Бриллиант Кон-и-Гута. Затерянные миры. Т. XVIII
Шрифт:
— В экспедиции есть ученые, но большая часть ее состоит из охотников. Они придут с оружием, мирза Низам!
— Откуда узнали они о Кон-и-Гуте? — снова задумчиво спросил мирза Низам.
— Среди них есть какой-то малыш, который разгадал надпись на том камне, который в давние времена англичане вывезли из Кон-и-Гута.
— Но ведь камень, по приказу нашего хана, мирза Шедит скрыл от взоров чужеземцев! Камня у них больше нет! Невозможно, чтобы они нашли камень. Ты не знаешь, чем это грозит! — воскликнул мирза Низам. — О! Шедит не такой человек, чтобы выпустить из рук такую тайну!
— Да, но в их руках копия надписи на камне!
— Да поможет нам аллах! — с горестью воскликнул мирза Низам.
— Что
— Где ваши белуджистанцы?
— В Дакка, у Хайберского прохода.
— Мирза Шедит там?
— Не думаю. Но его ждут.
— Я дам тебе ответ на рассвете следующего дня.
Наступило молчание. На черном бархате неба сверкали брошенные невидимой рукой в пустоту пространства чуждые земле миры — блестящие мерцающие точки. Ночь овладевала подвластными ей чудесами. Великолепие ее казалось мрачным и торжественным. Кругом зловеще дышала пустыня.
Мириады насекомых реяли в воздухе, привлекаемые огнем. Мелкие зверьки, чернохвостые суслики, песчанки, похожие на крыс, земляные зайцы, встревоженные незнакомыми запахами от двух человеческих тел, носились около, устремляясь в свои подземные убежища.
Вот две мыши высунули свои мордочки из норок. Днем они выйдут из них, построят вместе с тысячами сородичей свои колонны и уйдут на работу, организованности которой может позавидовать даже трудолюбивый человек Востока. Длинными ровными лентами растянутся их батальоны у низких порослей, и вы можете увидеть издали невооруженным глазом, как задние шеренги по какой-то команде лягут на лапки, как особи из передней шеренги, по-видимому, начальники, осторожно защемят кончики хвостов каждой рабочей мыши из передней шеренги и передадут эти кончики в зубы собственницам хвостов. Потом вы увидите, как эти мыши начнут срезать зубами колосья поросли, потащат их к лежащим на боку мышам, пучками проденут эти колосья носильщикам в отверстия, образовавшиеся между их спинками и хвостами; затем нагруженные рабочие поднимутся, как один, и, повернувшись по команде, отправятся в свои ямы конической формы, где прячется собранный урожай.
Все это — мирные обитатели! Но рядом с ними есть и другие.
Вот быстро передвигаются на своих симметрично расположенных лапках к заветной цели — крови своих жертв — отвратительные ядовитые тарантулы красно-бурого цвета.
Вот большие жирные фаланги в светло-желтых панцирях, таящие трупный яд в своих щупальцах, выпустив червеобразные брюшки, привлеченные ароматом незнакомых испарений, перебирают по песку своими тонкими ножками, вдвое превосходящими по величине их туловища.
Элегантный и ужасный скорпион в своем светло-зеленом убранстве, тонкий и стремительный, бесстрашно движется вперед, выискивая очередную жертву. Костяным острием изогнутого хвоста он, словно опытный фехтовальщик шпагой, наносит смертоносные удары, действуя поверх собственного тела, сзади наперед, в то время как клещеобразные передние лапы его дробят голову врага.
И вот, наконец, самый страшный из всех этих существ, паучий король, темно-рыжий каракурт. На коротких и сильных ногах несет он свой удивительный смертоносный яд, разлитый во всех решительно соках его существа. Это, незначительное на вид, страшилище всего живого в состоянии молниеносно сразить любого огромнейшего зверя, парализуя укусом деятельность его сердца и нервной системы. Это чудище пустынных мест, этот выродок в собственной паучьей семье, — единственный паук, не ткущий паутины, — может убить самого осторожного человека, который умирает от остановки кровообращения, после невероятных мучений, крича от нестерпимой боли во всех членах своего тела.
Мирза Низам знает редкий случай, когда укушенный каракуртом рокандец не умер, но зато навек лишился своей мужской силы.
Эти пауки водятся во многих местах света, но нигде не бывают они так страшны, как здесь.
Веселые неаполитанцы изобрели тарантеллу, мрачные абиссинцы — астрагаз, в конце концов, исключительно из-за паучьих укусов, так как через испарину тело должно освободиться от яда.
Но от каракурта Голодной пустыни смерти спасения нет. Последний танец человека тут — конвульсии.
Гигантская ящерица касаль, покрытая роговой полосатой чешуей, придающей ей сходство по узору с бенгальским тигром, бесшумно двигая, как маятником, своим саженным хвостом, стережет более мелких хищников.
Буша-джилян, сестра американской гремучей змеи, со своей тупой и толстой мордой, которой вертикальный разрез глаз придает столь гнусное злое выражение, лежит в норе своей жертвы, как всегда, не имея собственной, свивая в кольцо свой короткий, похожий на иглу, хвост.
Вдали слышны тревожащие самое сильное человеческое сердце однотонные звуки. Они протяжны, как будто жалобны, быстро следуют один за другим, замыкаясь тремя-четырьмя короткими. Иногда эту однотонность прерывают звуки горловые, на несколько тонов ниже, которые наш алфавит может изобразить, как нечто среднее между «о-о-ун — ху-аб — вау-гао-гао». Эти звуки то короткие и отрывистые, то длинные и протяжные, в них слышатся и жалоба и угроза.
Стенание, ворчание, хрипение, вой и фырканье прерываются как бы сухим кашлем.
Приближается тигр.
Пылкий, смелый, хитрый барс в роскошном пушистом мехе кремового цвета, с черными кольцами, опускает свой длинный хвост и сворачивает в сторону, чтобы не встретиться с высокомерным двоюродным братом, не признающим своего с ним родства. Могучий исполин-слон, которого природа за его силу наградила большим добродушием и умом, лишенный страха перед самим львом, подымает хобот и трубит, возвещая тигру о своем приближении и нежелании встречи: он не любит крови и тихо уходит к своему стаду. Свирепейший из всех наземных существ, самый страшный из всех зверей, самый глупый и самый злой — носорог, огромное чудовище, кожу которого, похожую на броню, с успехом противостоящую пуле и стали, не берут ни зубы льва, ни когти тигра, — прекращает свой стремительный бег, поднимает свою страшную морду, снабженную костяным стилетом, и обнюхивает воздух. Дикие мощные быки разных пород, которые иной раз один на один справляются со львом, спускают рога навстречу кашляющему врагу задолго до его появления. Только умная пантера, со своим чудесным гибким телом, одна бесшумно продолжает свой путь, — тигр дружит с ласковой хищницей.
— Мирза Низам! Я боюсь за…
— Будь спокоен, — ответил старик гонцу, прибывшему с известием из далекого Белуджистана на своем беговом верблюде. — Твой верблюд под надежной охраной. Еще не было случая, чтобы тигры причинили нам зло.
— Я переведу его ближе к огню.
— Зачем? Но если ты беспокоишься…
Мирза Низам взял тростниковую палочку, приложил к ней губы и издал протяжный пронзительный свист.
Тотчас выросла перед ним обнаженная до пояса рослая фигура рокандца.
— Саид-Али! Спусти гепардов! Пусть ночь успокоится. Наш гость боится за своего верблюда. Утром дай им вареной баранины и хлеба с молоком вдвое против обыкновенного. Завтра праздник!
Рокандец приложил руку к сердцу, наклонил голову и, медленно отступив назад, повернулся и с быстротой порыва ветра исчез во мраке.
Прошло несколько минут. Вдруг сидевший у костра вестник встрепенулся. До его слуха, развитого, как у всех, живущих в пустынных местах, донесся неясный шум… И вот внезапно, тут и там, замелькали низкие прыгающие тени, и он увидел туманные очертания каких-то зверей, которые неслись мимо него в темноту.