Бриллиант

Фокс Сара

— Ах да, вы хорошо заплатили за предоставленные услуги. Но деньги отца должны быть отданы на основе любви и честности, мне кажется, так, сэр, и в этом вы нравственно несостоятельны!

— Если бы ты только знал! — закричал Тилсбери с берега. — Обвиняй сына своего любимого дедушки. Именно он выяснил, где скрывалась Шарлотта. Именно он разлучил нас, избив меня до полусмерти, угрожая убить ее и будущего ребенка, если я не оставлю их навсегда. Но он поклялся, он обещал позаботиться о вас, Чарльз… — голос Тилсбери дрогнул, и только на мгновение я подумала, что он сломается, но он поднял голову и продолжил говорить, его тон внезапно стал еще более жестким. — И у меня была причина доверять

ему. Но он оказался подлым беспринципным лжецом. И когда я возвратился из Индии, из изгнания, в которое он отправил меня, я обнаружил, что отсутствовал слишком долго. Шарлотта была мертва, и вы, ее дети… ее близнецы… потерялись. Но я не бросил вас, не так ли? Я искал вас повсюду. Я использовал все средства и в итоге нашел вас. Проблема в том, Чарльз, что ты всегда сильно напоминал мне ее брата, и, возможно, мне следовало бы поступить по-другому, чтобы не видеть каждый день твое лицо, столь напоминавшее лицо Эдварда Фазэрингтона, лицо человека, который разрушил и испортил мою юность, человека, который погубил вашу мать… и это заставило меня презирать тебя, хотя ты был всего лишь невинным ребенком. А Эдвард, действительно виновный, избежал моей мести. Я узнал, что он умер там же, куда отправился я, чтобы сбежать от него. Война в Индии отняла у него жизнь. По крайней мере, это уберегло мои руки от того, чтобы они запачкались его грязной кровью.

— И что же тогда? Я был просто полезен? — голос Чарльза стал намного тише. — Что, если бы меня поймали во время кражи бриллианта? Какая судьба ожидала бы меня тогда? Вас это волновало?

— О, ты должен знать к настоящему времени, что вся жизнь — это риск и азартная игра. Только некоторые из нас более опытны в заговорах, чем другие. Это игра до конца, до последней победы, и я уверяю тебя, Чарльз, я всегда хотел победить.

— И во имя вашей идеи победить вы также довели мою мать до несчастной, преждевременной смерти?

— Нет! — закричал Тилсбери. — Я сказал тебе, меня обманули! Мое единственное преступление, которое я часто оплакивал, — это то, что я позволил обмануть себя с Индией, стал эгоистичным, забывчивым, скрывался слишком долго. Но клянусь, что я действительно любил ее. Преднамеренно я никогда бы не причинил ей боль. Наши отношения с Шарлоттой были обречены с самого начала, я был слишком молод, слишком беден, слишком наивен, слишком глуп, чтобы такие недобросовестные люди, как ваш дядя, могли надо мной издеваться и запугивать. Когда я услышал, что она мертва, я поклялся, что подобные ублюдки никогда больше не обманут меня.

— Но вы могли послать ей письмо, дать надежду, — рыдал Чарльз, — вы оставили ее, оставили долгие годы прозябать в нищете и терпеть позор из-за незаконнорожденных детей. Я презираю вас. Я ненавижу вас. Мне внушает отвращение мысль, что в моих жилах течет ваша кровь!

— Прибереги это отвращение для своего дяди, — бросил Тилбери. — Он скрыл ее таким образом, что ее нельзя было найти. Он погубил ее… и, без сомнения, погубил бы и вас, если бы остался жив и возвратился. Он единственный, кого ты должен ненавидеть.

Чарльз опустил голову и вытер рукой глаза, но затем вспомнил про Нэнси, которая все еще металась под дождем между водой и берегом, пока она растерянно слушала их перебранку, и спросил:

— Почему и ее вы тоже использовали как служанку, если ненавидели только меня?

— Я сказал вам… как она могла узнать правду, если не узнаешь ты и весь план окажется в опасности? Но в итоге для Нэнси все завершится как надо. Она поймет. Она простит меня.

Чарльз протянул свою руку, умоляя:

— Нэнси, вернись. Ты слышала, он страшный человек! Как он может по-настоящему любить тебя, если он столько лгал?

Мгновение

она, казалось, колебалась, ее лицо сморщилось, слезы потекли по щекам, хотя это, возможно, был просто дождь. Может быть, она хотела поступить так, как просил Чарльз, но в тот момент я выкрикнула, хотя позже сожалела о том, что не придержала свой язык, поскольку я боюсь, что эти мои слова оказались решающими:

— Но что будет с ребенком? Нэнси, как ты могла отдать ему моего ребенка?.. — Я с яростью показала на своего бедного сына, теперь тихо хныкавшего и покорного, что тревожило меня намного больше, чем тогда, когда он кричал. Я начала паниковать и опасаться за его здоровье.

Но когда она повернулась ко мне, я увидела в ее глазах злость, ее голос стал очень низким:

— Поскольку он принадлежит ему, и я также принадлежу ему. Ты догадываешься о глубине моих чувств, Алиса… и теперь мы знаем, почему я так люблю его, почему я должна остаться.

Говорила ли она об Адаме или Тилсбери? Я уже никогда не узнаю. Она посмотрела на своего брата и, рыдая, воскликнула:

— Мне жаль, Чарли. Но разве я не выполнила свою часть сделки? Разве я не помогла тебе получить Алису? Теперь ты должен позволить мне получить то, что хочу я. Пожалуйста, скажи только, что ты прощаешь меня.

В течение долгого времени она смотрела на брата, ее влажные темные глаза умоляли о понимании. Затем она снова повернулась ко мне и сказала уже более доброжелательно:

— Алиса, ты знаешь, что я буду всегда заботиться об Адаме. Моему маленькому брату никогда не будет причинен никакой вред… и взамен него я отдаю тебе своего другого. Можешь ли ты обещать любить его и беспокоиться о нем так же?

— Нэнси, подумай о нашей матери! — Чарльз сделал последнюю отчаянную попытку, пытаясь воззвать ее к чувствам. — Он бросил ее одну, как трус, умирать. Неужели ты думаешь, что он теперь изменился?

— О ней всегда будут заботиться! — кричал злодей на берегу. — И она абсолютно свободна. Я подготовил доверенность на ее имя. Она уже подписала все бумаги. Нэнси, возможно, еще не догадывается об этом, но она богата. Она может делать все, что хочет; даже остаться здесь с вами. Но она моя плоть и кровь. Ничто не может изменить это, Чарльз, и она нуждается во мне намного больше, чем в тебе.

Затем, глядя на Нэнси, он в последний раз предложил ей свою руку, и этого оказалось достаточно, чтобы его дочь набралась храбрости и сделала последний заключительный прыжок. И если бы поток не усилился, внезапно обрушиваясь на корпус, она, возможно, смогла совершить его, но она, шатаясь и спотыкаясь, утратила опору, и только кончики ее влажных скользких пальцев успели коснуться других протянутых пальцев, ловивших ее. Ее ноги погрузились в черные воды, и ее засосало между жадными толстыми тростниками. Она исчезла.

Взобравшись на палубу и нагнувшись вперед, Чарльз махал руками, опускал их в реку снова и снова; отчаянно пытаясь найти и вытащить свою сестру. На берегу Тилсбери также пытался спасти ее. Он все еще держал одной рукой Адама и поэтому отпустил веревку, затем он положил плачущего ребенка на влажную грязную траву рядом и, сняв свой жакет, накрыл им крошечное существо — безнадежная попытка защитить его от дождя, и потом, в диком отчаянии подбежал к воде, выкрикивая имя Нэнси.

Видя, что узел теперь совсем ослаб и небольшую лодку быстро сносит, я предупредила об этом Чарльза, и он, потянувшись, схватил веревку, встал и, собрав всю свою силу, уцепился за низко висевшую ветвь и притянул нас обратно, привязав судно к скрюченному древнему корню, возвышавшемуся над жестокими циркулирующими водами. Но теперь мы были еще дальше от края берега… слишком далеко от Нэнси.