Бродячий труп
Шрифт:
Я ринулся к двери справа со стоявшими возле нее двумя громилами.
Последнее, что я увидел в зале: Александер, тянувший ко мне руки, которые дергались, как у марионетки на ниточках; Сэмсон, бегущий по проходу, а в четвертом ряду Ладди пытался выбраться в проход с одной стороны, в то время как Жмурик двигался с другой. Но я уже нырнул в дверь, врезавшись вместе со своим страшным грузом в стоявших там громил.
Я проскочил между Макгэнноном и Большим Конем, прорвавшись, как профессиональный нападающий, сквозь линию защиты команды средней школы. Мой бросок
Я влетел в узкий коридор, в конце которого была открыта деревянная дверь, но другая, из Проволочной сетки, была закрыта. За ней яркий солнечный свет лился на зеленую траву кладбища.
Я побежал на свет, сопровождаемый адским шумом за моей спиной, стараясь держаться прямо и отклоняя свое тело немного влево, чтобы уравновесить массивный вес Старикашки на плечах.
Я врезался в проволочную дверь, и она разлетелась под нашим двойным весом, как тонкий лед. Я продолжал слышать Старикашку. Тиканье становилось быстрее, громче, гремело в моем ухе. Я ускорил свой бег, стараясь удержаться на ногах. Тик-тик-тик превратился в тиктиктик и потом в ТИКТИКТИК, переросший в постоянный гул. Но я продолжал бежать. Боль терзала мышцы моего правого плеча и простреливала мою правую ногу каждый раз, когда я наступал на нее.
Перед моими глазами танцевала и переливалась на солнце зелень. И в этой зелени я заметил пятно другого цвета. Яркие цветы. И темный шрам в зеленой траве. Вырытая могила. Гора цветов указывала почти без сомнения на то, что это могила Старикашки.
Да какая разница, чья могила. Главное — это была глубокая дыра в земле. И я должен добежать до нее...
Пять ярдов. Я наклонился и перебросил через себя труп. Он медленно повернулся в воздухе, прогнувшись, как огромная тряпичная кукла. Я увидел, как он ударился о землю возле могилы и покатился. В этот момент я растянулся на траве во весь рост, перевернулся и тоже покатился. Я кувыркался, катился, натыкаясь на траву, кусты и серые могильные плиты.
И на Старикашку. Мельком я заметил, как он повис на краю могилы. Но тут я сделал еще оборот, хватаясь руками за траву, пытаясь остановиться. Наконец мне это удалось.
Я остановился на самом краю могилы с правой рукой, замершей над нею, с пальцами согнутыми, как клешни, будто я пытался достать труп. Он лежал подо мной на спине с распахнувшимся пиджаком и огромным животом, натянувшим белую рубашку и с галстуком, собравшимся под подбородком. Глаза его пялились, и пряди волос покрывали его лоб, словно черные водоросли. Одно веко было опущено, словно он подмигивал мне.
Это зрелище, если я выживу, будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь, а если не выживу, то воспоминание о нем я унесу с собой в иной мир. Я откатился от могилы, вскочил на ноги и бросился прочь. Не очень-то быстро. Я едва двигался.
Но все же двигался.
И в какой-то миг меня озарило, что мне все же это удалось. Меня уже не разорвет. Но...
Но убегая от одной могилы, я весьма вероятно приближался к другой. Ибо, удаляясь от Старикашки, я бежал прямо на... то, что я описал бы, как целую похоронную процессию, готовую наброситься на меня.
Я так обалдел от радости, когда сообразил, что меня не разорвет на мелкие кусочки, что летел словно на крыльях.
Вот почему, вероятно, вид тридцати вопящих горилл, бегущих во всю прыть ко мне, показался мне почти забавным. Я узнал Александера, Ладди, Жмурика — разве не восторг увидеть его бегущим по кладбищу, полдюжины других знакомых лиц.
У одного из головорезов я увидел пистолет в руке, двенадцать или пятнадцать других тянулись к своим ширинкам. Вниз опустилась одна молния, потом еще две и еще полдюжины.
Что это? — подумал я.
Я не верил своим глазам.
Это зрелище ставило в тупик.
Я понял.
С замиранием сердца я сообразил, что случилось. Могло быть только одно здравое, логичное, разумное объяснение.
Я был мертв.
Старикашка взорвался. И разнес меня на мелкие клочки. А это был... ад.
14.
Мертв?..
Я резко затормозил и остановился.
Может, я находился все же только в преддверии ада или как там еще называется это место.
В течение миллионов лет я буду нести Старикашку на своем горбу, бросать его в могилу, а он будет взрываться и убивать меня. Потом я буду бежать навстречу кровожадным головорезам, которые будут стрелять в меня, бить дубинками и резать ножами. Потом опять Старикашка. И опять головорезы...
Нет, черт возьми, так жить невозможно, подумал я.
Одно было несомненно хорошо: если я был мертв, эта похоронная процессия уже не могла убить меня. Мне казалось, что я на пороге великого открытия, но тут мое внимание привлекло нечто весьма любопытное.
Первый мужлан с пистолетом в руке остановился и стал целиться в меня. В нескольких футах за ним Фил Сэмсон пытался дотянуться до него руками. А все остальные лунатики неуклюже бегали с расстегнутыми брюками.
Один из ближайших ко мне типов нырнул рукой в ширинку и выхватил — нет, не то! — небольшой пистолет, направив его тут же на меня. Другой выхватил короткоствольный револьвер.
До меня дошло. Я врубился. Все стало на свои места.
Я не был мертв!
Мне оставалось однако прожить не менее четверти секунды.
Я уже почти пожелал быть мертвым. Ах, жизнь прекрасна. Она бывает таковой лишь в тот момент, когда остается насладиться ею всего четверть секунды. Но мне хватило даже одной шестнадцатой, чтобы сообразить, что происходит.
Кое-что мне стало ясно. По меньшей мере дюжина, а то и больше из этих головорезов явились на похороны с оружием, чтобы отразить вполне вероятную атаку шайки Домино. Зная, что служители порядка устроят обыск и не только заберут всю найденную артиллерию, но и отправят пушкарей в кутузку, они с завидной ловкостью припрятали оружие в «тайниках» — не в кобурах под мышкой или на поясе, а в трусах. Они предполагали — и, как оказалось, правильно, — что даже «мусора» не станут обыскивать их интимные места.