Бродячий труп
Шрифт:
Я подумал: в то время, как в Лос-Анджелес, на кладбище «Вечный покой» направлялись громилы из Сан-Франциско и, может быть, даже из Сиэтла, штат Вашингтон, Билл действительно мог увезти меня в управление из дружеского желания обезопасить.
— Мой телефон подслушивается, — предупредил я его.
Билл отдернул руку от трубки, словно она была раскалена.
— Воспользуйся аппаратом в спальне. Но и он возможно на мушке, так что следи за тем, что говоришь.
Он нахмурился, собрался было что-то спросить, передумал и пошел в спальню. Когда он скрылся,
Партнер Ролинса шел по вестибюлю в мою сторону, держа в руке черную записную книжку.
— А вот и вы, — сказал я. — Билл докладывает капитану по телефону из моей квартиры. Может, он будет рад услышать, что вы узнали.
— Что например?.. — переспросил он, но не остановил меня, когда я направился к черному ходу «Спартана».
Я поспешил к своему «кадиллаку» и через минуту уже катил в сторону Кипарисовой дороги.
10.
По Олеандровой дороге я проехал мимо похоронного бюро «Вечный покой». Вдоль низкого серого здания были припаркованы двенадцать-пятнадцать машин. Я заметил шестерых мужчин в черных костюмах у входа в него. Полдюжины мужиков, думающих гораздо меньше о Старикашке, чем о двадцати пяти тысячах долларов, которые они имели бы шанс заколотить, если бы не эти треклятые похороны.
За серым зданием тянулись ровные акры кладбища, зеленые, как площадка для гольфа, отмеченные сотнями небольших белых точек: могильных плит и памятников.
В десяти милях за «Вечным покоем» я проскочил мимо розового дома Александера. Сирил, предположил я, находился уже в похоронном бюро. Доехав до Кипарисовой дороги, я повернул налево. Если верить Бену Кахну и тому, что я видел чуть раньше с вертолета, дом, к которому вел проселок, находился в пяти-шести милях впереди.
Я рассчитал все верно. Мой спидометр отщелкал шестнадцать миль от «Вечного покоя», когда я увидел слева развалюху и большую деревянную вывеску перед ней: «Звероферма Эбена». Ниже были приписаны завлекательные фразы: «Полюбуйтесь на диких зверей!», «Только 25 центов!», а еще ниже стояло имя фермера: «Хоумер Эбен!»
Человек, которого я принял за Хоумера Эбена, открывал еле державшиеся на петлях ворота из проволочной сетки, ведущие на подъездную дорожку к дому, когда я остановил «кадиллак» и вылез из него. На обочине дороги я увидел грузовик с длинным шатким кузовом, покрытым парусиной. Его двигатель работал на холостых оборотах.
— Добрый день, — сказал я, подходя к воротам.
Старик сильно дернул за одну половинку и, когда она распахнулась, повернулся ко мне. У него было длинное худое лицо, роскошные белые усы и белая же бородка. Длинная, как у козла, и от этого его лицо казалось раз в шесть больше в длину, чем в ширину.
— Добрый, — ответил он. — Пока еще закрыто.
Я поболтал с ним около минуты, не спеша задать вопрос, ради которого остановился.
— Так вы только-только заселились? — спросил я.
— Ага. Переезд занял два дня. Но завтра открою ферму. Завез сегодня последний груз.
— Груз?
— Моих зверушек, — старик повернулся и, казалось, показывал своей козлиной бородкой на грузовик. — Скоро буду готов для первого представления. Конечно, я не ожидаю наплыва посетителей, пока слух не разнесется по округе. Обычно это занимает пару недель.
— Пожалуй, так, — я посмотрел на грузовик. — А что у вас за зверушки?
Я ожидал, что он назовет козлов и свиней, может быть, петуха, самое большее земляного волка, но он меня удивил:
— Пара львов, медведь, зебра — она немного приболела, должно быть из-за климата.
— Или из-за смога?
— Может быть. Крокодил. Пара маленьких ласковых скунсов. — Он ухмыльнулся, показав торчащие в разные стороны зубы. — Я пока не привел их в надлежащий вид — не успел отбить их запах. Но меня очень заботит Этель.
— Этель?
— Моя зебра.
— Вы назвали зебру Этель?
— Конечно, — он посмотрел на меня, как на тупицу.
— Ну, — произнес я без особой радости, — у вас тут целый цирк, не так ли?
Он нахмурился и покачал головой:
— Нет, не цирк, звероферма. Я не заставляю их делать всякие трюки. Это было бы жестоко по отношению к ним.
— Но не жестоко, по-вашему, держать их в тесных клетках?
— Они просто стоят, а посетители смотрят на них, — пояснил он.
Итак, я узнал все, что мог о «Звероферме Эбена», поэтому перешел к делу:
— Послушайте, я нечасто бываю в здешних краях, но, кажется, поблизости есть еще один дом? — я показал туда, где видел с воздуха дом с четырьмя машинами, припаркованными за ним.
Он помахал козлиной бородкой:
— Точно. Есть такой в миле или двух отсюда.
— Там живет кто-нибудь? Видели ли вы какие-нибудь машины?
— Кто-то там живет. Вчера здесь остановилась машина, полная мужчин. Они выехали с того проселка, когда я завозил первый груз. Мы поболтали немного.
— О чем же?
— Интересовались, чем это я собираюсь здесь заняться. Я еще не установил тогда свою вывеску. Но я ничего им не рассказал. Мне не понравилось их поведение.
— Нагло вели себя?
— Это хулиганье. Мне все стало ясно по их манере говорить. «Эй, дед, — сказал один из них, — за каким чертом ты здесь околачиваешься?» Словно он владел всей Калифорнией. Даже если это и так, он не владеет мной. Я посоветовал ему быть поосторожней с выражениями, или я разобью ему нос.
— И что же они ответили на это?
— Просто рассмеялись. Потом уехали на своей большой черной машине.
Если это были мальчики Домино, подумал я, они решили, что им незачем беспокоиться по поводу старика Хоумера Эбена. Я попросил описать их, и он попытался, но мне это ничего не говорило.
— Вы хотите повидать этих грубиянов? — спросил он.
— Верно. По крайней мере, я хотел бы убедиться, те ли это грубияны, которых я ищу.
— Да вот они едут опять. Можете остановить их и познакомиться. Мне же надо заняться зверями. Особенно Этель.