Брокингемская история. Том 18

Кардиган Алекс

– К сожалению, нам неизвестно, какими тёмными делишками занимался этот Геллибранд в своей конторе, – принялся рассуждать Маклуски, – Его помощник обмолвился, что весь мир будто бы приходил в восторг от виртуозных проделок его начальника… Судя по всему, Геллибранд проводил какие-то изощрённые махинации со своими нотариальными актами. По поводу одной из них они с Питтом, скорее всего, и не сошлись в цене. Ну а поскольку оба они обладали непростыми характерами, это ссора вполне закономерно завершилась трагически – в итоге один из персонажей и прикончил другого…

– А вот сейчас и проверим ваши догадки! – пообещал Ротмилл, поворачивая ручку громкости на транзисторе, – Похоже, рекламная пауза наконец закончилась…

– Прошу вас, мистер Браун! – донёсся из эфира голос Хогарта, – Миллионы слушателей с нетерпением дожидаются развязки вашего замечательного рассказа!

– «И тут», – возобновил чтение Браун, – «события в квартире генерала неожиданно начали приобретать чрезвычайно драматичный оборот, как в лучших рассказах Артура Конан Дойла или Агаты Кристи… Из коридора донёсся истошный крик Питта: „Как это понимать? Что вы делаете в моей спальне, вы, так называемый Философ?“ Инспектор Лич и оба сержанта, приоткрыв рты от изумления, выскочили

из комнаты вслед за генералом. Они обнаружили, что Философ в этот момент выходит из спальни с большим красивым портфелем в руках. „Я отвечу вам словами бессмертного Шерлока Холмса“, – невозмутимо произнёс он, – „Генерал, что это за портфель и что он делает в вашей квартире?“ „Невероятно!“ – ахнул ошарашенный Лич, – „Этот портфель очень похож по описанию на тот, который исчез из кабинета покойного Геллибранда…“ „Отставить!“ – рявкнул генерал, – „Откуда в моей спальне мог взяться портфель этого сопливого нотариуса?“ „Вас никто ни в чём не подозревает, ваше превосходительство!“ – заверил Лич, – „Конечно, этот портфель только похож на тот…“ „Генерал, вам бесполезно отпираться!“ – суровым голосом произнёс Философ, – „В этом портфеле я обнаружил личные документы покойного Геллибранда, которые вы по своему высокоумию не посчитали нужным из него выложить!“»

– Вот ведь осёл! – не смог сдержать эмоций Маклуски.

– «Генерал в растерянности остановился посереди коридора», – продолжал читать Браун, – «Впрочем, и прочие участники этой сцены, за исключением Философа, были застигнуты врасплох неожиданным поворотом событий… Внезапно к генералу вернулась присущая ему решимость. Он вдруг вытащил из кармана брюк новенький лакированный пистолет и с криком „Ты слишком далеко суёшь свой нос, философишка!“ направил его на Философа…»

– Пистолет в кармане тренировочных брюк? – удивился Доддс, – Ну и пижон этот генерал!

– «Инспектор застыл на месте с перекошенным лицом и как загипнотизированный наблюдал за происходящим. Великан Доддс испустил полный отчаяния возглас, напоминавший гудок паровоза; коротышка Маклуски прибавил к нему тоненький пронзительный писк… И лишь один Философ не потерял присутствия духа: Точно рассчитанным движением он применил против генерала приём из арсенала джиу-джитсу. Лакированный пистолет, вырвавшись из цепких генеральских пальцев, бессильно упал на ковёр».

– Вот это он молодец! – одобрительно кивнул головой Ротмилл, – Таким генералам давно пора давать по морде!

– Генералу нужно скорее бежать за следующим пистолетом! – не смог удержаться от полезного совета Маклуски, – Мы знаем, что по всей квартире развешано трофейное оружие. Сдаётся мне, этот лакированный пистолет был у него не последним…

– Боюсь, огнестрельное оружие ему уже не поможет, – высказал предчувствие Доддс, – Наш Философ слишком хорошо владеет приёмами джиу-джитсу…

– «Оставшись безоружным», – читал тем временем Браун, – «генерал на какой-то миг растерялся, но затем быстро нашёл удачный выход: прошмыгнув мимо остолбеневшего инспектора, он выскочил через открытую входную дверь на лестничную площадку. Следом за ним метнулся Философ, выкрикивая на ходу: „Инспектор, не упустите!“ А генерал уже подбегал к лифту. Он успел запрыгнуть в него и захлопнуть дверь буквально перед носом у преследователя…»

– Лифт в двухэтажном доме? – высказал сомнение Маклуски, – На мой взгляд, это – откровенное излишество!

– «„Мы опоздали!“ – воскликнул в отчаянии Лич, подбегая к лифту следом за Философом, – „Он уже уехал на первый этаж! Через несколько секунд он улизнёт из дома и скроется в неизвестном направлении…“ „Прекратите панику, инспектор!“ – невозмутимо ответил Философ и резко рванул на себя стоп-кран».

– Да у них там и лифт со стоп-краном? – поразился Доддс, – А потайного аэродрома в подвале дома случайно нет?

– «Послышался надрывный лязг и скрежет тормозов. Лифт экстренно остановился на полпути между вторым и первым этажами. В наступившей тишине из застрявшей кабины лифта донёсся полный горечи голос генерала: „Похоже, на этот раз я всё-таки проиграл…“ „Вы верно оценили ситуацию, генерал!“ – ответил Философ, нисколько не потерявший присутствия духа, – „Сейчас мы вызовем сюда работников прокуратуры, чтобы они осуществили ваш арест – а заодно и лифтовых диспетчеров, дабы они вытащили вас из шахты. Можете не беспокоиться: Вам уже недолго осталось томиться в одиночестве!“ „О, как бы я хотел пустить пулю в твой слишком умный лоб!“ – в полном бессилии завопил Питт из лифта. „К сожалению, генерал“, – невозмутимо парировал Философ, – „далеко не все свои желания вы способны самостоятельно удовлетворить!“»

– Положим, вызвать диспетчера генерал может и без посторонней помощи, – заметил Маклуски, – На кнопочной панели в кабине лифта наверняка имеется соответствующая кнопочка…

– «Несколько дней спустя», – продолжал доноситься из транзистора голос Брауна, – «возле здания главного следственного изолятора Лондона можно было заметить двоих на редкость решительных и напористых джентльменов со значками „пресса“ на лацканах пиджаков. Они вот уже несколько часов подряд терпеливо расхаживали возле парадного входа в изолятор, с надеждой устремляя взгляды на каждого выходящего… Наконец, из дверей показался тот, кого они так долго дожидались. Это был наш главный герой, стройный и элегантный Философ… Представители прессы наперегонки кинулись к нему и в один момент окружили со всех сторон. „Вы обещали дать нам эксклюзивное интервью!“ – воскликнул один из них. „И нам тоже!“ – вскричал другой. „Я прекрасно помню все свои обещания“, – успокоил их Философ, – „Итак, вы представляете газеты „Таймс“ и „Гардиан“… Я охотно дам вам интервью и расскажу, чем закончилось следствие по делу об убийстве нотариуса Геллибранда. Однако сперва я должен напомнить, что и за вами числится один должок…“ Журналисты в недоумении переглянулись. „Какой должок?“ – переспросил репортёр „Таймс“, – „Разве мы брали у вас что-то в долг?“ „Речь идёт о долге не материальном, а моральном“, – уточнил Философ, – „Некоторое время назад вы в своих газетах подробно освещали ход конфликта вокруг литературного салона „Горациус“, который какая-то посторонняя секретная организация бесцеремонно выгнала из его собственного здания. Но затем публикации на эту тему в ваших изданиях прекратились… Между тем, справедливость до сих пор не восстановлена, и „Горациус“ всё ещё не может вернуться в свои законные владения. В этом есть доля вины и ваших газет! Если бы вы не

прекратили свои разоблачающие публикации, гонителям культуры было бы гораздо сложнее обделывать свои тёмные делишки…“ „Да, это – наша недоработка!“ – признал репортёр „Гардиан“, – „Мы допустили досадные пробелы в освещении этого конфликта. Мы обещаем немедленно устранить это упущение!“ „Прямо сегодня это и сделаем!“ – поддержал его журналист „Таймс“, – „Как только вернусь в редакцию, сразу напишу очередной репортаж и положу на стол редактору…“ „Вот и славно!“ – кивнул головой Философ, – „Долг свободной демократической прессы состоит в том, чтобы помочь восстановлению справедливости – особенно, если дело касается беззащитных культурных салонов… Ну а я со своей стороны спешу поделиться с вами самой свежей информацией: Несколько минут назад генерал Питт перед лицом неопровержимых улик был вынужден сознаться в убийстве нотариуса Геллибранда“. „Вот это сенсация!“ – воскликнул репортёр из „Таймс“. „Завтра утром мы поместим материал об этом на первую полосу“, – пообещал репортёр из „Гардиан“. „Следствию, не без моей скромной помощи, удалось прояснить все обстоятельства этого дела“, – продолжал Философ, – „Увы, наш дорогой Геллибранд пал жертвой собственного великодушия… Все мы помним, каким гордым и независимым характером он обладал. Он любил делать людям добро, но не мог пройти мимо произвола власть имущих. В разговорах со мной (да и не только со мной) он не раз высказывал своё возмущение по поводу наглого бесцеремонного выселения салона „Горациус“ с законно занимаемой им площади. (Да и по другим вопросам он отнюдь не считал допустимым держать своё мнение при себе.) Моё сердце уже давно сжимало недоброе предчувствие, что враги Геллибранда не простят ему столь независимого поведения. Мои опасения, увы, оправдались… Орудием сатаны в данном случае выступил пресловутый генерал Питт. Нашему культурному обществу давно знакомы его диктаторские замашки и нетерпимость к чужому мнению. Волею судьбы пути-дороги Геллибранда и Питта пересеклись… Некоторое время назад генерал захотел составить себе некий нотариальный акт. Он позвонил Геллибранду в контору и в приказном порядке потребовал, чтобы тот явился к нему на дом для оформления документа. Он был уверен, что нотариус со всех ног бросится исполнять его приказ, польщённый вниманием столь высокопоставленной особы… Однако прямодушный Геллибранд решительно отклонил его развязное приглашение и предложил Питту самому зайти к нему в контору, как это делали сотни прочих посетителей. Питт, непривычный к такому поведению нотариусов, пришёл в ярость. С тех пор Геллибранд превратился для него в злейшего врага… Несколько дней подряд генерал не мог думать ни о чём другом – только о том, как бы ему отомстить несговорчивому нотариусу. Две недели назад Питт самолично явился к Геллибранду в контору и повторил своё приглашение с глазу на глаз. Он грозился, что если нотариус откажется явиться к нему на дом для оформления документа, то его будут поджидать весьма серьёзные неприятности. Однако гордый неподкупный Геллибранд не поддался на шантаж и снова решительно отклонил домогательства генерала. Питт покинул нотариальную контору в состоянии бешенства… Он был готов отдать немедленное распоряжение об аресте Геллибранда по обвинению в государственной измене; его остановило лишь то соображение, что в глазах культурной общественности гордый нотариус и после ареста останется моральным победителем. И тогда Питт придумал другой план, полный изощрённого коварства: Он в спешном порядке снял себе домик в двух шагах от конторы своего недруга. Позвонив оттуда Геллибранду изменённым голосом, он представился несчастным инвалидом, который не может выйти из дому по состоянию здоровья. Он слёзно умолял его зайти к нему домой, чтобы оформить какой-то документ. Прямодушный Геллибранд откликнулся на его призыв, так и не заподозрив подвоха. Заперев свой рабочий кабинет, он поспешил на помощь мнимому инвалиду, прихватив с собой портфель с наиболее важными документами. (Он даже не стал извещать об этом своего помощника, ибо привык творить добро ненапоказ.) Явившись по указанному адресу, Геллибранд обнаружил, что попал в квартиру генерала Питта… Торжествующий генерал воскликнул: „Ну вот, Геллибранд, я всё-таки добился своего: Ты явился ко мне домой для оформления нотариального акта! Мне наконец удалось сломить твоё непостижимое упрямство!“ Негодующий нотариус, приняв полный достоинства вид, ответил: „Но я не намерен молчать! Завтра вся наша культурная общественность узнает, к каким недостойным хитростям прибегаете вы для достижения своих корыстных целей!“ Увы, наш благородный и прямодушный Геллибранд своими искренними бесхитростными словами сам навлёк на себя беду… Генерал не смог стерпеть его дерзкого ответа: Схватив свой лакированный пистолет, он в порыве гнева выстрелил несчастному прямо в сердце. Меткий выстрел сразил его насмерть… Чтобы отвести от себя подозрения в убийстве, генерал решил отнести тело убитого обратно в нотариальную контору. Обхватив его за шею, он выволок его из дома и потащил по безлюдным улицам. У немногочисленных прохожих создавалось полное впечатление, будто два загулявших забулдыги возвращаются домой после весёлой попойки… К счастью для Питта, его новый дом был расположен всего в двух кварталах от конторы Геллибранда, а народу на улицах в тот час было на редкость немного ввиду удушающей жары…“»

– Какая ещё удушающая жара? – не выдержал Ротмилл, – Геллибранд был убит первого марта текущего года! Как мне помнится, в тот день на лондонских улицах ещё лежал снег…

– «„Генерал за несколько минут дотащил тело убитого до его конторы. Он отпер дверь кабинета ключом из связки, обнаруженной в кармане нотариуса. Занеся свою жертву в кабинет, Питт уложил её на пол возле стола и бросил рядом ключи. Дабы внушить окружающим мысль, что убийство якобы состоялось именно здесь, он произвёл из своего лакированного пистолета выстрел в боковую стену… Генералу помогло удачное стечение обстоятельств: Помощник Геллибранда, весь день непрерывно находившийся в нотариальной конторе, не обратил внимания на шум, доносившийся из кабинета начальника…“»

– Доддс, вы не могли бы хихикать немного потише? – потерял терпение Маклуски.

– «„Выйдя из кабинета, Питт запер дверь при помощи своей собственной отмычки. Как потом выяснилось, в молодости генерал частенько промышлял мелкими кражами, вскрывая комнаты своих соседей по воинскому общежитию. С тех самых пор он имел привычку повсюду таскать с собой в карманах сразу несколько дверных отмычек…“»

– Ротмилл, и вы туда же! – возмутился Маклуски, – Теперь вы с Доддсом гогочете вдвоём, заглушая мне всю радиопередачу… Очень некрасиво с вашей стороны!