Броненосец
Шрифт:
Лоример ничего не ответил: ведь и молчание бывает красноречивым, молчание иногда действует подобно приливной волне, накатывающей на замок из песка. Ринтаул откинулся на спинку стула, сцепив руки за головой; Эдмунд сосредоточенно рассматривал свои колени. Лоример отложил записи в сторону.
— Благодарю вас, господа. Мне все представляется ясным. Не буду вас больше беспокоить.
— Я провожу вас, — предложил Ринтаул.
Возле магазина ковров Ринтаул повернулся спиной к ветру, запахнув плотнее пиджак, и подался к Лоримеру.
— Мистер Блэк, — сказал он с тихой яростью в голосе, — я все прекрасно понимаю. — Лоримеру показалось, что он расслышал под гнусавым ист-эндским выговором едва различимую западную картавость: быть может, отголосок прежней жизни Ринтаула где-нибудь в Девоне или Дорсете.
— Вот как? И что же вы понимаете, мистер Ринтаул?
— Я-то вас, страховщиков, знаю, — продолжал Ринтаул. — Вы просто
— Боюсь, что не могу обсуждать с вами свой доклад, мистер Ринтаул. Как и вы, мы стараемся выполнять свою работу как можно профессиональнее.
Лоример с гудящей головой поехал прочь от извилистой и жалкой улицы, которую представляла собой Олд-Кент-роуд, прочь от этих огромных новых бензозаправок и парикмахерских-«юнисекс», от магазинов «кэш-н-кэрри», от шинно-колесных складов и караоке-пабов. «ДОМА СВОБОДНЫ» — говорили ему вывески, и повсюду вокруг он видел тому подтверждение. Он проезжал мимо лесоторговцев, авторемонтных мастерских, парков для грузовиков и закрытых складов электротоваров за пыльными решетками в сеточку, пока наконец не проехал тоннель под рекой и не вынырнул на северном берегу. Затем Лоример свернул на восток и отправился через Лаймхаус, Поплар и Саут-Бромли в Силвертаун. Он позвонил на работу, чтобы заранее договориться о встрече с Хоггом. Джанис сообщила ему, когда тот появится, а потом добавила:
— Мне тут позвонила Дженни, пиарщица из «Форта», насчет той рекламы. Они думают, что фамилия девушки, про которую ты спрашивал, — Малинверно. Флавия Малинверно. Могу по буквам продиктовать: Эф-Эль-Эй-Ви-Ай-Эй…
Лоример стоял в своей пустой гостиной, глядя в незанавешенное окно. Отсюда был ясно виден городской аэропорт за неспокойными серо-синими водами Альберт-Дока, а дальше, темнея на фоне неба, виднелись промышленные башни сахарного завода «Тейт энд Лайл»: множество труб испускали струйки дыма и пара, стальной Кракатау грозил извержением. Справа, вдалеке, высился огромный обелиск Канарской пристани, мигающий глаз на его вершине, словно маяк, сигналил ему через Каннингтаун, Лимут и Собачий остров. Свет вокруг был холодным и резким, горизонты — плоскими, будто их выровняли бульдозерами, отсутствовали дома, зато окрестности оплетали бетонные ленты-эстакады окружных дорог, начало шоссе М-11 и современные нагромождения железнодорожных рельсов и платформ Доклендс-Лайт, тянущихся на возвышении от Бектона до Каннингтауна. Все старое здесь быстро заменялось, вытеснялось новым. Казалось, здесь, на восточной окраине, возникает совершенно другой, новый город, пустой и плоский, сверкающий холодными просторами, с огромными, стоящими без дела, доками и резервуарами. Даже воздух здесь казался иным — более холодным, суровым, колючим до слез — не для малодушных или нерешительных. А еще дальше на восток, за газовыми и канализационными трубами, открывался вид на скопление багряных и темно-серых облаков — настоящий небесный пейзаж, целый материк из туч, несущийся на город, позолоченный нежно-лимонным светом со стороны устья реки. Наверное, подумал Лоример, снеговая туча примчалась прямо из Сибири.
Его небольшой дом, стоявший особняком посреди прямоугольника выровненной граблями грязи, был частью пробной застройки под названием «Деревня Альбион», задуманной неким оптимистичным строителем. На первом этаже располагались гараж, кухня и столовая, на втором — гостиная и спальня с ванной на лестничной площадке. А еще выше, на чердачном этаже, под черепичной крышей со световым люком, приютилась другая спальня со смежным душем; дневной свет поступал туда через мансардные окна. Здесь еще пахло краской, замазкой и строительной пылью, веревочный коврик медового цвета, постеленный совсем недавно, был усеян мусором. По обеим сторонам от дома, как своего рода обрамление, стояли шесть других домов «Деревни Альбион», все похожие, но — к чести архитектора — не одинаковые. Одни уже были заселены, окна других еще заклеивала строительная лента. Небольшая псевдокоммуна, ожидающая своих жильцов, со свежескошенной зеленой травкой и тонкими, трепещущими на ветру молодыми деревцами, по специальному проекту выстроенная на восточной окраине города, — очередное маленькое покушение на прежде безлюдные пустоши.
Все это принадлежало ему, было куплено и оплачено. Собственный домик в Силвертауне… Лоример принялся составлять список тех вещей, которые
Итак, ее зовут Флавия Малинверно. Само имя не могло оказаться лучше — не могло быть безупречнее. А как прикажете правильно произносить, мисс? Фл авия? Или Фл ейвия?
Марлоб встретил его, размахивая газетой с заголовками, разоблачающими правительство, повернувшее на 180 градусов в налоговой и пенсионной политике.
— Кажется, снег собирается, — сказал Лоример.
— Этой стране, мать ее, необходима революция, приятель. Гнать всех метлой поганой — политиков, финансистов, жирных котов, чиновников, франтов этих, головастиков, телеперсонажей. Вздернуть их всех. Пусть нормальные люди всем заправляют. Труженики, вроде вас и меня. Такие, как мы. Жестокая и кровавая революция.
— Понимаю, о чем вы. Иногда…
— У меня есть для вас белые гвоздики, приятель, — нарочно припасены. Пятерочку. Спасибо.
На его двери, приклеенная ярким рождественским скотчем, висела сложенная записка. Она гласила:
«Дорогой мой Лоример, однажды, и это будет уже скоро, Юпитер станет Вашим. Большое Вам спасибо. Искренне Ваша, С.Х.».
Лоример почувствовал бесполезное раскаяние, перечитывая записку и взвешивая последствия своего великодушия. Если бы он не поторопился тогда… И все равно, он был уверен, что сделал «доброе дело». По крайней мере, казнь Юпитера откладывалась, и пес мог вновь есть с аппетитом.
В холле Лоример, верный ритуалу, по очереди возложил ладонь на каждый из трех шлемов, и неожиданно ему пришла в голову мысль — а что, если Иван согласится взять их, в порядке частичного обмена, вместо того древнегреческого? Быстрый подсчет их общей стоимости подсказал, что даже в этом случае ему будет далеко до нужной суммы, но тем не менее это могло стать ощутимым скачком к желанной цели. Приободрившись, Лоример включил проигрыватель, поставил компакт-диск с Кингом Джонсоном Адевейлом и его «Ghana Beat Millionaires» и налил себе маленькую стопку водки. Леди С. Хейг. Любопытно, он никогда раньше не задумывался о ее имени, — никогда даже в голову не приходило, что оно у нее имеется. «С.» — что бы это могло обозначать? Селия, Сандра, Сусанна, Синтия, Саломея? Имя юной девушки, образы 20-х и 30-х годов, оксфордские сумочки, яркие наряды, охота за трофеями, недозволенные уик-энды в провинциальных отелях на берегу реки… Водка подействовала, зажигательные ритмы заполнили квартиру приятным шумом, и Лоример позволил себе слегка улыбнуться, словно поздравляя себя самого.
Глава пятая
Лоример завел будильник, чтобы встать пораньше — так, для порядка, — а сам беспокойно ворочался и не мог уснуть до 4.45. Некоторое время он упорно читал, потом все-таки задремал, а в 7.00 проснулся, чувствуя тупую одурманенность. Он принял ванну, побрился, переменил постельное белье, а потом, как заведенный автомат, пропылесосил квартиру, протер все поверхности на кухне, отнес рубашки и нижнее белье в прачечную, два костюма в химчистку, зашел в банк и купил кое-какой еды в супермаркете «Шоппа-Сава» на Люпус-стрит. Эти приземленные холостяцкие хлопоты нисколько не удручали его; напротив, он видел в них горделивое свидетельство своей полной хозяйственной независимости. Что там Иоахим говорил Брамсу? Frei aber einsam — «Свободен, но одинок». Брамс был, пожалуй, величайшим холостяком в мировой истории, размышлял Лоример, выбирая фрезии на цветочном прилавке, только что установленном в «Шоппа-Саве». Брамс — с его гениальностью, его нерушимой верностью привычкам, неимоверным чувством достоинства и невыразимой скорбью. Вот это образец, вот к чему нужно стремиться. Продолжая размышлять, Лоример выбрал несколько лимонно-желтых арункул и отметил, что на продажу выставлены также высокие абрикосового цвета тюльпаны, разнообразные растения в горшках с очень яркой зеленью, папоротники, эвкалипты, перекати-поле, ящики с нарциссами по цене втрое меньшей, чем у Марлоба. Отличные запасы, подумал Лоример, — когда это сюда успели поставить цветочный ларек? Впрочем, гвоздик не было: они по-прежнему оставались монополией Марлоба.