Броненосец
Шрифт:
— Да. А вам они что-нибудь говорят?
— Среди инвесторов «Гейл-Арлекина» — компания «Рэй-Вон Ти-Эл», — у нее около пятнадцати процентов капитала. Она зарегистрирована в Панаме. Подозреваю, если бы мы выяснили, кто стоит за «Рэй-Вон Ти-Эл», то получили бы ответы еще на кое-какие вопросы.
Лоример терялся в догадках: Франсис Омэ? Дирк ван Меер? Он бы ничему не удивился. Пятнадцать процентов «Гейл-Арлекина» сегодня утром внезапно составили неплохую сумму — 57 миллионов фунтов. Отличный кусок пирога кто-то урвал! Но как могли эти огромные чужие прибыли сказаться на скромных судьбах Торквила Хивер-Джейна и Лоримера Блэка?
— А вы знали, что «Гейл-Арлекин» объявился на фондовой бирже всего четырнадцать месяцев назад? — спросил Уайлз.
— Нет, не знал. А это имеет какое-то значение?
— Думаю, да, а вам как кажется? Разгадку надо где-то здесь искать.
Уайлз высказал еще несколько возможных объяснений и предположений, но это были всего лишь догадки. Лоример попросил его продолжить расследование, чтобы побольше разузнать об этой «Рэй-Вон Ти-Эл»; по-видимому, это их единственная зацепка, пусть даже — напомнил ему Уайлз — все окажется совершенно законным: ведь у британских компаний множество офшорных инвесторов.
После этого телефонного разговора Лоример некоторое время продолжал усиленно размышлять, и его тревога возрастала. Он невольно вспоминал одно из любимых присловий Хогга: «На кильку ловим носорога», и впервые в жизни ему пришло в голову, что в этой фразе скрывается некий извращенный смысл. Он перефразировал ее, следуя классическим принципам Хогга: в трудную пору дурак полезнее мудреца.
Он отыскал в ящике черный галстук и повязал его — как нельзя лучше отвечает настроению. Выброшенный из привычного устойчивого состояния (надежная работа, четкие планы на будущее, постоянная подруга), он окунулся теперь в хаос шаткой неуверенности: ни работы, ни машины, ни подруги; он остался без средств к существованию, без отца, без любви и без сна… Далеко до идеального стечения обстоятельств, размышлял он, учитывая, что вдобавок ему предстоит отправиться на похороны в крематорий.
Он шел по Люпус-Крезнт, думая, не заморожен ли уже его банковский счет, и тут его подозвал Марлоб. Сегодня у него было запасено огромное множество лилий, и даже в прохладном зимнем воздухе их сладкий аромат почти что тошнотворен: у Лоримера защекотало в носу и защипало в горле. «Чертополох нам слаще и милей…» [31] Как там дальше? Лилии, нарциссы, тюльпаны, неизменные гвоздики. Лоример купил букет бледно-розовых тюльпанов.
— На похороны собрались? — весело осведомился Марлоб, тыча пальцем в его черный галстук.
31
(«Чертополох нам слаще и милей / Растленных роз, отравленных лилей») — последние строки 94-го сонета Шекспира; перев. С. Я. Маршака.
— Да, у меня отец умер.
— Правда? Мои соболезнования. Его сожгут или закопают?
— Кремируют.
— Вот и я этого хочу. Пусть меня сожгут дотла, а пепел потом развеют.
— Над гвоздичными полями Зейдер-Зе?
— Как-как?
— Да нет, ничего.
— Кстати, об огне… — Марлоб наклонился, приблизив свое бледно-желтое лицо к лицу Лоримера. — Видали, что с «Шоппа-Савой» случилось? Все погорело. Теперь им впору это место с землей сровнять.
— Жалко. Хороший был супермаркет. — Как странно, подумал вдруг Лоример: пожар, огонь явно занимают значительное место в его жизни. Кто был богом огня? Прометей? Казалось, с недавних пор в его жизнь вторгся некий злокозненный Прометей, решивший продемонстрировать свое могущество во множестве изменчивых обличий.
— Что за сволочной злобный ветер, — уныло проворчал Марлоб, будто какой-то простонародный вещун, а потом неожиданно ухмыльнулся, обнажив ухоженные белые зубы: — Больше не будут торговать цветами, а? Ха-ха-ха! А? А?
Зашагав дальше по тротуару, Лоример принялся думать о пожаре: да нет, даже Марлоб не мог быть настолько безжалостным — взять и уничтожить целый супермаркет. Неужели такое возможно? Он громко вздохнул. Но потом подумал: уж теперь-то, после всех событий последних недель, его ничто не удивит. Все ожидания были обмануты, все карты смешаны, отныне его ум будет вечно терзаться сомнениями, готовясь к любому, самому немыслимому, повороту событий. Он вставил кредитную карточку в банкомат и удовлетворенно смотрел, как машина выплевывает стопку новеньких хрустящих бумажек.
396. Прометей и Пандора.Прометей, титан и демиург, также известен как «великий трикстер» и культурный герой. Он принес на Землю и подарил человеку огонь, похитив его у Зевса. Прометей — похититель огня, податель огня.
Зевс, вознамерившись уравновесить это благодеяние, сотворил женщину по имени Пандора, наделив ее сказочной красотой и врожденным коварством. Он отправил ее на Землю вместе с ящиком, куда были заключены всевозможные горести и пагубы. Пандора, разумеется, приподняла крышку ящика, и все запертые там беды и погибели вылетели из него, чтобы отныне вечно карать и преследовать человеческий род. Таким образом, Прометей приносит человеку благословенный дар — огонь, а Зевс посылает Пандору с ее губительным ящиком. Пожалуй, сейчас Прометей с Пандорой оказывают на мою жизнь слишком большое влияние. Впрочем, меня утешает концовка этого мифа. Надежда тоже была заперта на дне ящика Пандоры, но не успела вылететь до того, как захлопнулась крышка. И все-таки Надежда где-то витает. Наверное, она давно сумела ускользнуть из ящика Пандоры. Прометей и Пандора — вот боги, распоряжающиеся моей жизнью.
Книга преображения
Пройдя через ворота и углубившись во двор, Лоример понял, что крематорий Патни-Вейл не похож на другие крематории (которыми, по его предположению, наводнила всю страну какая-то одна архитектурная фирма, работавшая в 1960-е годы). Здесь не было просторного, с опрятно скошенной травкой, парка, не было заботливо высаженных хвойных деревьев и лиственниц, кустарников и цветочных клумб, не было низких кирпичных строений и безликих залов ожидания с пыльными корзинками искусственных цветов.
Патни-Вейл представлял собой гигантское, неопрятное, перенаселенное кладбище, расположенное позади большого супермаркета. Кое-где тут росли деревья, а темная аллея лохматых тисов вела к нарядной викторианской псевдоготической церкви, переоборудованной в крематорий. Несмотря на то что у этого кладбища был какой-то особый, необычный облик, Лоримеру казалось, что вокруг подобных мест всегда витает один и тот же дух — дух сожаления, печали, жути, иссушающего душу напоминания о смерти, разве что в Патни-Вейл все это ощущалось острее: бесконечные акры раскинувшегося некрополя, бутылочная зелень разросшихся зловещих тисов, которые, наподобие черных дыр, поглощали свет. (Тис — дерево смерти. И зачем их только сажают? Почему бы не посадить что-нибудь более приятное для глаз?) Все это лишь усугубляло атмосферу урбанистической меланхолии, официально-педантичного похоронного ритуала.
Но, словно в доказательство его неправоты, родня (Лоример увидел их всех, едва выйдя из такси) пребывала в веселом и жизнерадостном настроении. Приближаясь к церкви, он услышал взрыв смеха, заглушивший шум оживленной болтовни. В сторонке от основного ядра семейства Блоков стояли водители из «Би-энд-Би», собравшись в кружок на газоне и покуривая, почтительно пряча сигареты за спиной и прикрывая их ладонями. Лоример заметил Тревора один-пять, Мохаммеда, Дейва, Уинстона, Тревора два-девять и еще нескольких шоферов, которых не узнал. Они приветствовали его шумными возгласами: «Майло! Привет, Майло! Хорошо выглядишь, Майло!»