Бронепоезд 'Гандзя'
Шрифт:
Нагляделся я еще в первом бою, какие разрывы у шестидюймового снаряда...
Ни черта, вижу, не стоит наша работа. Зло меня берет, а поправить ничего не могу. Как без рук! А каменотес все гвоздит да гвоздит без оглядки. Пламя хлещет меня по глазам, в ушах гудит. Стою я позади, у борта, и под грохот орудия считаю выстрелы. Отсчитываю каждый со злостью: "Седьмой... восьмой... девятый..."
"Как же, - думаю, - быть? Ведь не то делает, совсем не то. А что надо? Что надо-то?"
– Сто-ой!..
– бросился я к каменотесу
Каменотес даже попятился от неожиданности и убрал руку с прицела. А племянник его как вкопанный остановился у лотка со снарядом в руках. Скользкий стальной двухпудовик чуть не выскочил у него из рук, парень кряхтя наклонился и опустил снаряд на пол.
Матрос, смазчик, рослый железнодорожник - все повернулись ко мне.
С минуту еще лязгал и дребезжал буферами раскачавшийся от выстрелов вагон, потом стало совсем тихо.
– Вслепую, отец, стреляешь, - сказал я.
– Желтозадым на потеху... Наблюдательный пункт нужен!
– А где же это у нас наблюдатель?
– Малюга прищурился на меня из-под своей соломенной шляпы и усмехнулся.
Кровь бросилась мне в лицо... Я сжал кулаки.
Малюга в смущении стал пятиться от меня, но я уже овладел собой.
Не глядя ни на кого, я отбежал в угол вагона, где среди всякого хлама валялись телефонные аппараты, пучки спутанного провода, лопаты, топоры.
– А ну-ка, помоги мне!
– подозвал я матроса.
– Надо телефонную линию проложить.
Матрос присел возле меня и начал копаться в проволоке.
– Эх, не обучен я этому делу, - бормотал он.
– Концы да концы, а как их свяжешь? Морским узлом, пожалуй, и не годится... Эй, фуражки с молоточками!
– крикнул он, обернувшись к нашим железнодорожникам.
– Может, вы в этом деле кумекаете?
Подошли оба железнодорожника, замковый и смазчик, но и они, как Федорчук, не знали, с какой стороны подступиться к аппаратам. Смазчик полез было в провода, но тут же запутался в них с руками и ногами, как в тенетах, и долго отстегивал узелки проводов от пуговиц и раскручивал петли с рваных, в заплатах сапог.
Я стоял, не зная, что делать.
"Тьфу ты, черт, ведь был же на бронепоезде телеграфист - этот, с желтыми кантами... Так негодяй Богуш прогнал его!"
– Товарищ командир!
– вдруг услышал я голос с насыпи. Гляжу, около паровоза стоят два наших красноармейца-пулеметчика. Воду пьют из тендера, присасываясь к водомерным краникам.
– Ну, чего вам?
– отозвался я.
Один из красноармейцев подбежал к вагону, румяный, с бровями подковкой, и я сразу узнал в нем Никифора, того самого, который вчера первый открыл огонь по петлюровцам.
– Вы телефонистов спрашиваете?
– сказал он, стряхивая воду с гимнастерки.
– У нас в команде имеются.
– Телефонист?.. Давай его скорее сюда!
Оба красноармейца проворно влезли в вагон.
– Вот они, телефонисты, - сказали они, став рядом.
– Даже двое? Вот здорово! Ну, беритесь, ребята, за дело, тут каждая
Красноармейцы бросились в угол вагона, разрыли, перекидали в четыре руки весь хлам и под старыми, порыжевшими пучками проводов отыскали телефонную катушку. Они покувыркали ее по полу, осмотрели со всех сторон. Попробовали на ощупь блестящий просмоленный провод.
– Хорош!
– сказали они в один голос.
– Будет действовать!
И сразу же начали прокладывать линию. Один телефонист спрыгнул в канаву у рельсов и установил аппарат. Возле аппарата он воткнул в землю штык от винтовки, к штыку прикрутил обрезок провода и соединил его с аппаратом. А землю вокруг штыка полил водой, как цветок поливают: это чтобы сухая земля стала проводником электричества.
– Есть, - кричит, - заземление!
А в это время Никифор, отдав конец провода с катушки товарищу, вскарабкался по откосу на холм. Катушку он взял на ремень, перекинул ее за спину, как сумку. На локоть поддел второй телефонный аппарат.
Я выпрыгнул из вагона и побежал вслед за ним.
– Куда линию?
– спросил Никифор, оборачиваясь ко мне.
Я указал ему на два деревца. Деревья были высокие, ветвистые и сразу бросились мне в глаза.
До них было всего с полверсты.
"Только как же перебежать туда? Местность открытая..." Но не успел я прикинуть дорогу, как Никифор, прихлопнув на голове свою фуражку, бросился к деревьям напрямик.
– Стой!
– я поймал его сзади за пояс.
– Не видишь - башня? А если у них там наблюдатель?
Никифор попятился и сразу присел на корточки.
– А я и не заметил, что башня, - сказал он, смутившись.
– Тогда в обход надо, по-за холмами.
И он, вобрав голову в плечи, пустился выписывать лабиринты, пробираясь к деревьям по складкам местности. Катушка у него за спиной застрекотала, как швейная машинка. Виток за витком ложился на землю черный провод и стрункой вытягивался в траве.
Я тоже побежал, согнувшись в три погибели и совсем припадая к земле в открытых местах. "Ну, - думаю, - если нас обнаружат с башни, сразу разнесут деревья в щепки, и тогда прощай весь мой план!"
Но все обошлось благополучно. Когда я, запыхавшись, подбежал к деревьям, линия была уже готова. Никифор сидел, сложив ноги калачиком, и подкручивал отверткой винты на своем аппарате. Я прислушался. Все было тихо; радостно сознавать, что бросок удался. Но главное еще впереди... Однако здорово же я осмелел: сразу в артиллерийские наблюдатели! А что было делать? Рискуй. Как говорится - пан или пропал...
Я выбрал дерево повыше - это был клен - и начал взбираться. Лез тихо, точно кошка, прячась за ствол и боясь пошевелить ветку. Ползу все выше, выше. Вот уже открылась вся целиком башня водокачки. Вот и крыша вокзала, и знакомые белые трубы над крышей... Я выбрал надежный сук, подтянулся к нему на руках и сел. Осторожно раздвинул ветки, отщипнул несколько листочков, которые мешали смотреть, и выглянул.