Бронепоезд 'Гандзя'
Шрифт:
Панкратов вышел вперед и оправил на себе ремень.
– Пушка что? Пушка известно...
– сказал он, сурово, исподлобья оглядывая всех.
– Пушка, товарищи, и с больших верст и с малых одинаково себя оправдает, на то она и пушка. А пулеметы как?
Панкратов сдернул фуражку и провел рукой по голове, защемив между пальцами свои светлые волосы, стриженные ежиком.
– Как же пулеметы?
– повторил он.
– Пулеметы за восемь верст не стреляют...
– Восемь верст!
– хором подхватили пулеметчики,
– Восемь верст от передовой - это, братва, обозы. Теперь нам с пулеметами только в обоз и становиться...
– К телегам с картошкой!
– выкрикнул долговязый пулеметчик в прорванных ботинках.
Опять поднялся шум. Все пулеметчики говорили и кричали, перебивая друг друга. Из них только один Никифор молчал и держался в стороне. А пулеметчики уже стали договариваться до того, чтобы отцепить бронированный вагон от поезда и поехать в нем отдельно на позицию.
А я молчу. Стою и жду, когда же наконец командир отделения Панкратов уймет свою горластую команду и заговорит со мной, как полагается говорить с начальником.
Вдруг вижу, поднимается матрос. Он встал с ящика, расправил за плечами ленточки бескозырки, весь встряхнулся и запустил руки в карманы.
Матрос вышел на середину вагона.
– Это как же понимать вас, миляги?
– заговорил Федорчук, нацеливаясь прищуренным глазом то на одного, то на другого пулеметчика. Он прокашлялся.
– Что-то я, братцы, ваших слов в толк не возьму. Бронепоезд, что ли, делить задумали? Вроде как хлеб перед завтраком делим на пайки кому эта, кому та, а кому с поджаристой корочкой? Так, что ли?
Панкратов смущенно отступил перед матросом.
– Замолчите, ну! Чего расходились?
– сердито затопал он, оборачиваясь к своим пулеметчикам, хотя те и без того уже прикусили языки.
– Не вяжутся у тебя, Панкратов, концы с концами, - сказал я.
– Этим твоим ретивым ребятам все нипочем; ну а ты сам-то понимаешь, какую чепуху они порют? Бронепоезд - боевая часть в штабе бригады, но об этом я уже не говорю. Допустим, нарушим штат, отцепим твой вагон. А с чем же ты поедешь под снаряды и пули? Бронированный паровоз для этого у тебя есть?
– Наверное, есть, раз собирается, - язвительно вставил матрос.
– А то, может, они своей семеркой приладятся да сами вагон по рельсам покатят? Эй, мол, дубинушка, ухнем!
Кругом засмеялись. Под веселые разговоры и пересмешки бойцов я закрыл собрание.
– Обожди. А какая будет резолюция?
– спросил матрос.
– А резолюция вот какая. Тащи-ка, Федорчук, кусок провода да отрежь подлиннее.
Матрос покосился на меня, пожал плечами и подал провод.
– Беритесь, - говорю, - товарищи. Сейчас мы измерим вагон и подсчитаем, сколько нам надо брони.
– Брони?
– удивились все.
– Ну да, брони, - повторил я.
– Выпишем броню из Киева, с завода, и обтянем
Матрос подмигнул мне: дескать, понимаю твою хитрость, а вслух сказал деловито:
– Обожди, командир, надо фонарь засветить, а то темно уже - со счету собьемся.
И он подал фонарь.
Бойцы меня обступили.
– Если броню, тогда и заклепки надо, - нерешительно сказал один.
– Болты потребуются, - подхватил другой.
– Инструмент...
– Инструмент не надо выписывать, товарищ командир, - сказал слесарь, наш замковый, - этого добра в каждом депо достанем.
Он подхватил у матроса свободный конец провода и отошел с ним к углу вагона.
– Шагай-ка, Федорчук, вот так, вдоль борта, да гляди, чтобы провесу не было, натягивай провод.
Начали делать промеры.
Измерили длину вагона, потом ширину. Я записал себе в книжечке: "18X4 арш.".
– А высок ли будет потолок?
– сказал племянник, поднимая над головой фонарь.
И смутился, сам удивившись своей смелости. В первый раз я услышал его голос.
Стали обсуждать высоту броневого помещения, и сразу разгорелся спор. Кто три аршина предлагал, чтобы можно было входить не сгибаясь, кто советовал два, кто два с половиной, и каждый стоял на своем. Я раздумывал, сам не зная, на чем остановиться. Но тут спор разрешил Панкратов.
– Да сделаем, - говорит, - вровень с пулеметным вагоном. Чего мудрить? По крайней мере, хоть вид будет у поезда.
Против такого предложения возражать было нечего. Двое или трое самых горячих спорщиков, схватив провод, бросились в пулеметный вагон.
Наперегонки прибежали обратно.
– Два аршина и три четверти...
– Врет он, врет; три аршина без вершка...
Пошел матрос и принес достоверные сведения: оказалось, что внутренняя высота вагона не три и не два три четверти, а только два с половиной аршина.
Я присел с книжечкой на лафет. Подсчитал площадь продольных стен вагона, площадь лобовых, поверхность потолка, сделал в книжечке сложение и стал придумывать форму козырька для орудия.
На обоих моих плечах и на спине лежали горячие руки, кто-то подпирал меня сзади, кто-то жарко дышал в ухо, и я едва водил по бумаге карандашом.
– На паровозную будку прибавьте, - подсказывали мне.
– А то она ведь голая.
– Колеса бы тоже хорошо укрыть - и у паровоза, и у вагона. Стальные на колеса фартуки нарезать!
– Накиньте, товарищ командир, хоть листов с десяток этой брони...
Я вспомнил, как низко опущена броня у того поезда, и добавил не десять, а тридцать листов.
– Так...
Наконец можно было подвести общий итог: надо доставать 250 квадратных аршин листовой стали.
– Вот и готово, - сказал матрос.
– Теперь краску надо придумать: в какой цвет, ребята, поезд выкрасим?