Бронзовый ангел (фрагмент)
Шрифт:
– А вы внутрь пройдите, там он, на репетиции, - отвечала она, смерив его неодобрительным взглядом - небось, запах пива ей не понравился.
Микол кулаки стиснул, велел себе на самое дурное настроиться, вплоть до мордобоя: кто знает как тут может обернуться? И вошел.
Прокрался на сцену - сам собой как-то ход отыскался, будто кто вел его... А там шабаш, разгул, девки на сцене канкан пляшут. Потом все затихло, тьма кромешная рухнула, музыка оборвалась... и на авансцене в луче света - Антон. Балахон на нем черный до пят, лицо белое, бледное, не лицо, а мертвая маска. Руки на груди сложил,
И в гулкую тишину зала, в пустоту упали слова:
– Мир, который тебя распинает, распадается на острые режущие кусочки. И если не испугаешься боли, нужно их снова воедино собрать. Так и он Мастер. Булгаков! Мир каждый день распарывал ему душу, а он снова и снова латал её, чтоб ему улыбнуться. Я призываю вас: не сомневайтесь в своих самых чистых, самых добрых порывах. Не душите их. Мир зол и жесток, но вся правда о нем выше этой поверхностной правды. Какую правду мы выберем, такая и выберет нас! Не сдавайтесь. Не знайтесь с Воландом. Не вступайте на его территорию - и тогда он не властен над нами.
Этих слов не было у Булгакова. Эти слова написал Миша Летов - Микол, терзаясь без сна теплой июльской ночью... На сцене студии шла его инсценировка.
Дали свет. Видно, репетиция кончилась. И тут Антон увидел его.
Микол ринулся к нему по проходу вниз. Антон прищурился, закурил, спрыгнул со сцены... и сделал вид, что они не знакомы.
– Антон... вы меня не узнаете?
– весь ссутулившись, брякнул Микол, ненавидя себя за слабость - совсем не то ведь хотел сказать.
– Н-нет, простите, что-то не припоминаю. Вы ко мне?
Антон глядел на него в упор, на скуластом худом лице его ни один мускул не дрогнул. Он узнал Микола - это Микол сразу понял по короткому злому промельку в стальных глазах. К ним спешила какая-то девица с удивленными глазами в штанах-галифе. Она подскочила к Миколу:
– Вы, простите, по какому делу? Мы с пожарными уже решили вопрос.
Микол остановил её жестом, проглотил ком в горле, вдохнул воздуху...
– Ириш, товарищ по другому вопросу, - вмешался Антон.
– Я с ним сам разберусь, - и кивком отпустил её.
Девица пожала плечами и отступила.
– Антон, вы знаете... а вы - вор!
– негромко, но четко проговорил Микол, усилием воли заставив себя выдавить эти слова - он ненавидел скандалы, разборки и предпочитал скорее забыть подлеца, чем ввязаться в склоку.
– Хм... Круто!
Антон хмыкнул и замолчал. И продолжал внимательно, с недоброй улыбкой изучать стоявшего перед ним человека. Тот тоже замолк, не находясь, что делать и что говорить...
– А-а-а, вспомнил!
– заорал вдруг Антон и хлопнул себя по лбу.
– Мы встречались в музее Булгакова. Ты ещё тогда выпить на Патриках предлагал.
– На брудершафт мы с вами не пили, - ледяным, враз охрипшим голосом проскрипел Микол.
– Поэтому будьте любезны обращаться ко мне "на вы"! В музее мы и правда встречались. Только ни о какой выпивке речи не было - мы говорили о моей инсценировке, которую я в тот же день у себя на квартире вам передал, - её текст звучит теперь с этой сцены.
– Х-ха! Ну, ты, старик, малость того - перебрал. За жизнь мы тогда побазарили - это точно, но вот с инсценировкой ты, старик, промахнулся.
– с сожалением глядя на автора, нахально пробросил шельма Антон.
– Нет, никакого документального подтверждения у меня нет, и вы это прекрасно знаете, иначе не вели бы себя так нагло и подло!
– выпалил Микол, чувствуя, что сердце сейчас раздавит артерию, та лопнет, и он упадет...
– А на нэт и суда нэт!
– почему-то с грузинским акцентом, ломаясь и разводя руками, подытожил Антон.
– Мой совет, старик, не мешай! Пиво с водкой, да ещё если портвейном разбавить - эт-то знаешь... в общем, старик, береги себя! Заходи как-нибудь, бутылек раздавим. А сейчас - извини, видишь, запарка тут у меня - до премьеры месяц остался, к дню рождения Мастера спектакль выпускаем... Ты приходи на премьеру, я тебе контрамарку оставлю, только скажи фамилию, я запомню... Э, так как тебя звать-величать?
– доносился вдогонку Миколу его судорожный скачущий смех....
А Микол уж бежал по проходу - вон из зала.
На улице как-то быстро и тревожно смеркалось, вечер валился на размякший от пьяного апрельского воздуха город, пахло сыростью, бензином и ещё чем-то пряным и острым... Той же дорогой, какой поспешал сюда, Микол бежал прочь из студии, не глядя по сторонам и выбирая маршрут скорее интуитивно и наугад, чем задумываясь, куда он торопится...
Крутой спуск Ивановского переулка швырнул беглеца в Подколокольный, там мимо старой Хитровки скользнул он к бульвару, перепрыгнул его и дальше помчался, все вперед и вперед, точно там, впереди, ждала его желанная цель... Улица Воронцово поле сначала немного дыбилась горкой, потом пошла под уклон, и Микол катился по ней, стараясь не допускать в сознание шквал отравленных мыслей, ни о чем не думать, бежать...
"Конец! Это конец..." - тупо билась в висок единственная прорвавшая заграждение воли мысль-партизанка... Он смирился с ней, лишь бы не прорвались те, другие, что стучались за ней... Потому что в них, - он знал, - был нещадный ему приговор. И догадывался, что приговор этот вершит не кто иной, как Михаил Афанасьевич Булгаков.
Он не принял его! Не пришелся ему Микол по душе - значит, чужой! Если б не был чужим, не было б такой позорной истории с инсценировкой, не позволил бы Мастер ученика своего обокрасть, вокруг пальца так ловко обвесть, вступился бы... Но Мастер не откликнулся, не отозвался - молчал... и самозванный его ученик, никому неизвестный чудак, по Москве со стыда подальше вприпрыжку бежит, а пройдоха-Антон руки с радости потирает - ещё бы, дельце ловкое провернул, да ещё дураку нос утер, - знай наших!
Он достиг неизменного своего Садового - Земляного вала, нырнул в переход, промелькнул в нем призрачной тенью, выскочил по ступенькам наружу и опять по прямой полетел - вперед, наугад...
Верхняя Сыромятническая улица, гремя чугуном трамваев, напугала его, но впереди замаячило море огней, купола, и Микол чуть-чуть успокоился. Улица изгибалась, падала вниз и проносилась по мосту над Яузой, оставляя по левую руку Андроников монастырь, а справа золотясь куполами храма Сергия Радонежского... И Микол понесся по ней, решив избранному прямому пути не изменять.