Брошенная
Шрифт:
— А она тебя об этом просила?
— О чем?
— Ну, о добре, которое ты для нее сделал?
— А, вон ты о чем? Хочешь сказать, я со своим добром навязываюсь?
— Я думаю, ты всего лишь хочешь совместить несовместимое, — спокойно сказал Гарик. — Но никак не хочешь этого понять, а бьешься лбом об стенку. Может, для начала тебе нужно остановиться, оглянуться на прожитую жизнь, решить, что ты хочешь, а потом уже к этому идти.
— За дурачка меня держишь?
— За торопыгу. Есть такие ребятки: хочу все сразу и сейчас. И прут напролом. А когда ничего, кроме разбитых черепков, не остается, удивляются: кто это все наломал?
Марина со все возрастающим удивлением слушала неторопливую речь Гарика. Он ведь не знал ничего о Тимофее. Как же он в момент расставил на место все акценты? Прошлое впечатление о Георгии как о человеке добродушном и не слишком остром умом ей, кажется, придется менять. Ее однокурсник, похоже, повзрослел куда больше, чем она сама…
А тот, о ком она думала, как раз оглядел всех троих, на мгновение странно притихших, и покачал головой. Мол, с вами, ребята, не соскучишься!
— Марин, а давно твой Михаил из дому ушел? — спросил он как бы между прочим.
Марина на мгновение задумалась.
— Шестнадцать дней назад.
— А с Тимофеем ты давно знакома?
— Четвертый день.
— Вы, экономисты! — прикрикнула Вика. — Может, еще график начнете на скатерти чертить?
— Нет, Витуся, я больше ничего говорить не буду, — заверил ее Гарик. — И никаких расспросов учинять… Просто мне всегда казалось, что Марина Меньшова не из легкомысленных женщин. И не из торопливых.
— Еще неделю назад я и сама была уверена в этом, — вздохнула Марина.
Глава 16
Марина сидела перед зеркалом. Собиралась на работу. Опять и опять смотрела на свой изменившийся облик и все не могла наглядеться. Смешно сказать, никогда прежде она собой не любовалась, потому что себя категорически не любила. Одна из ее приятельниц сказала, что такого не бывает. В том смысле, что все себя любят. Но видимо, она была не права.
Наверное, дело в том, что не все люди знают: себя можно изменить. Марина по совету младшей сестрицы — не девчонка, а справочное бюро по любым жизненным вопросам! — сходила в косметический кабинет, уменьшила свои широченные брови, кстати, без всякой боли. Посетила хорошего парикмахера, и вместо короткого каре сделала более модную прическу, какую-то там асимметрию, так что теперь одна прядь кокетливо падала на правый глаз, придавая своей хозяйке некоторую лихость. Так что сейчас, глядя на себя в зеркало, Марина заговорщически подмигнула себе.
Выходит, правы авторы некоторых книг, которые пишут: «Сделай себя сам!» Полностью изменить себя — это вряд ли, но измениться так, чтобы выглядеть другим человеком, вполне возможно.
Когда Марина заявилась на свою старую работу за расчетом, ее с первого взгляда никто не узнал.
А директор, к которому она понесла на подпись заявление об уходе, вышел из-за стола, пожал ей руку и стал Марину уверять, что как раз на днях собирался повысить ей оклад и вообще предложить другую, более высокую должность…
Она обошлась без патетики, не стала говорить, что, мол, поздно, надо было раньше. Директор не виноват, что Марина теперешняя была так глубоко погребена под слоем прежней, неинтересной и серой женщины, что не то что человек посторонний, сама хозяйка едва себя оттуда выгребла.
Неизвестно почему, она вдруг призналась ему:
— Знаете, от меня ушел муж, и врачи посоветовали мне сменить обстановку. А так… Я бы ни за что от вас не ушла. Такой хороший коллектив, такой обаятельный директор…
Несмотря на то что это была наглая ложь, ее бывший начальник принял славословия Марины за чистую монету, понял вдруг, какое сокровище в ее лице теряет, и долго тянул время, прежде чем поставил под заявлением свою подпись.
Теперь Марина уже вторую неделю работала главным бухгалтером в фирме Георгия. Новый коллектив, новый банк — все пришлось начинать сначала. Но что главное, ее новый облик был для всех сослуживцев именно ее обликом просто потому, что другого они не знали.
С новой внешностью к Марине пришла уверенность в себе. Даже характер ее переменился почти кардинально. Правильно говаривал ее отец: глаза боятся — руки делают! Она взялась за это самое дело и убедилась, что руководить и принимать решения вовсе не так страшно, как казалось поначалу.
Теперь в банк ее возил шофер Георгия на «мерседесе», и она поймала себя на том, что быстро к этому привыкла, хотя на прежней работе была рядовым бухгалтером и служебным автомобилем не пользовалась.
Если случалось ездить в банк, то в основном на общественном транспорте. Тогда звали ее по имени, а теперь — Марина Алексеевна. Со всеми признаками уважения. Ей верилось, это не только потому, что Ковалева — протеже самого шефа.
Недавно Гарик поинтересовался, не нужен ли главному бухгалтеру аванс.
— Не помешал бы, — сказала она.
— Так чего ж ты молчишь? — попенял он. — Все еще стесняешься?
Не то чтобы у нее не было денег — она всегда хозяйствовала экономно, но теперь Марине требовался совсем другой гардероб. На первых порах она даже вынуждена была заимствовать кое-что из вещей младшей сестры, хотя прежде никогда этого не делала. Та утверждала, что американцы два дня подряд не надевают один и тот же костюм, так как это дурной тон.
Один из клиентов фирмы, увидев Марину, заметил Георгию:
— Под такого главного бухгалтера, хозяин, вам нужен совсем другой офис.
А другой со смехом попросил:
— Не одолжишь своего главбуха в министерство съездить? Мне надо бизнес-план подписать, а моя для такого дела не выглядит соответствующим образом.
Марина еще раз оглядела себя. Если откровенно говорить, красавицей она не стала. Но научилась подчеркивать в своей внешности то, что у нее и в самом деле выглядело неплохо.
Например, ярко-синий цвет своих глаз. Оказывается, он становился таким не только при соответствующем макияже, но и при освещении лица улыбкой — Господи, она чуть ли не заново училась улыбаться! Смешно сказать, перед зеркалом репетировала. Улыбку на лицо напяливала, как маску. А потом привыкла. И для нее было открытием, что даже такая заученная улыбка поднимала ее настроение, словно ею включался в организме какой-то невидимый тумблер.