Брошенная
Шрифт:
Прежде она стеснялась своих, как она думала, чересчур пухлых губ. Пока однажды случайно не услышала, как один из менеджеров фирмы заметил своему коллеге:
— Рот нашего главбуха зовет к поцелую.
— Да, губки — что надо, — согласился его собеседник.
А Марина опять подумала, что зря столько лет себя не любила. Вон специалисты оценили: рот как рот.
За последние десять дней она еще на три килограмма похудела. Юбки стала носить короткие, в обтяжку. Талию — изрядно похудевшую — подчеркивать. У нее самой создавалось впечатление, что с началом новой жизни вместе с лишними килограммами с нее сползло все лишнее, что прежде прибавляло ей возраста, как ледник с горы. И макушка ее — горы то есть — зазеленела. Марина помолодела настолько, что к ней стали приставать совсем молоденькие мальчишки.
Она продолжала мыслить образами, а от этого нового, с горой, ей захотелось расхохотаться. Представила свою голову поросшей свежей зеленой травой.
Поначалу Марина вовсе не собиралась раскрываться людям. Все-таки как ни крути, а пока что она мужем брошенная, и никто не выражает желания ее подобрать! Кому нужны все эти ее ухищрения — улыбки, юбки! Но потом поняла, что это она сама с собой кокетничает. Получалось жалостливо и как-то по-сиротски. Можно было бы в этом состоянии еще подержаться. Поплакать над собой. Но тут здоровый ее инстинкт возмутился. Ну и что, пусть бросил, ему же хуже. Опять рифма. От Тимофея, что ли, заразилась?
Вчера она получила по факсу — и откуда он только узнал номер! — очередные стихи Тимофея. Аж с самого Алтая. Неужели решил вернуться в родные места? А что, если он благодаря ей, Марине, решил порвать со своими «пацанами»? Гарик что-то говорил насчет того, что поздно, ну а вдруг? Ей хотелось так думать. Она считала, что Тимофей заслуживает счастья, и отчего-то была уверена, что его не удовлетворит жизнь с какой-нибудь «шмарой». Или как там криминальные авторитеты называют своих девиц?
Время лечит любые раны; это азбука. Видишь ли, для того и есть океаны, чтобы в них топить корабли. На душе, что ты с ней ни делай, Долго кошкам еще скрести… Так прощай, мой кораблик белый. Не грусти.Женщина, которой посвящают стихи, должна такому образу соответствовать. Но попробуй сочетать в себе романтику белого кораблика и сухую прозу цифр. А может, и не создавать этот образ, а просто жить, выйдя на свет из своих четырех стен? Может, на взгляд кого-то, это и не очень сочетаемо, но Марина больше не собирается ни на кого оглядываться. Она еще и сама стихи начнет писать!.. Шутка!
На днях она поймала на себе изучающий взгляд сына. Девятилетний ребенок смотрел на нее чуть ли не по-мужски.
— Мама, ты похожа на девочку.
Марина невольно одернула короткие шортики — теперь дома она принципиально не носила халатов.
— Надеюсь, на красивую девочку?
— Красивую, — согласился Юрка, отчего-то тяжело вздыхая.
Наверное, он грустил по той прежней «матери в халате», которая принадлежала только ему. Что поделаешь, и сын, как маленький мужчина, был непосредственно-эгоистичен. Мать ему нравилась всякая. Даже располневшая и старообразная.
Ой, что-то она размечталась. Еще немного, и на работу опоздает. Марина ездила к офису фирмы в маршрутке. Изредка ее подвозил Гарик, хотя она всячески этому сопротивлялась.
— Зачем нам лишние разговоры!
— На всякий чих не наздравствуешься! — не соглашался Гарик.
Но Марина еще не была настолько уверена в себе, чтобы не обращать внимания на мнение окружающих. И ей не хотелось создавать у коллег по работе мнение о себе как о женщине, с которой спит директор. Ну и пусть она дурочка, но лучше не рисковать!
— Я здесь директор! — сердился Гарик. — Я! Как и соучредитель.
— Ты, — соглашалась Марина. — Если ты такой широкий, плати мне за дорогу, ты можешь ввести такую статью расхода.
— Платить за твою маршрутку? Еще чего! — ворчал он.
— Скупердяй! — шутливо бранилась Марина.
Хочется ему кого-нибудь возить, вон пусть лучше Вику подвозит — кажется, они теперь встречаются. Хотя для нее почему-то делают вид, что встречи у них в основном случайные.
Перед уходом Марина, как всегда, зашла в комнату сына. Его подушка опять валялась на полу, да и сам Юрка наполовину со своей кушетки свесился. Летает во сне, потому и падает. Для него в свое время они с Михаилом купили этот палас с длинным ворсом, чтобы не сильно ударялся об пол. И кушетку возможно низкую…
Летай, сынок, летай! А маме пора на работу. Завтрак для Юрки на столе прикрыт салфеткой. Поест, помчится в свой клуб с прозаическим названием «Натуралист».
Клуб работает в летние месяцы на территории школы. Посещают его юные ботаники. Сын вначале сходил, как он сам сказал, для интереса, а потом пристрастился к собиранию гербариев. И слушал нескончаемые истории о травах, которые участвовали в развитии человечества, в поддержании его здоровья, а то и спасении, после чего благодарные люди увековечивали очередной подвиг какой-нибудь прежде скромной травки…
Какая-то учительница этим всем руководила, по-хорошему одержимая. Может, потому что молодая? Бессребреница? Или есть еще в стране учителя, которые вот так бескорыстно отдают детям свое свободное время?
Странно, что Марина удивляется тому, на что прежде не обращала внимания…
Сентиментальная стала. Как молоденькая девушка, постигающая азы жизни. Только не поздновато ли?
Как бы то ни было, но Марина не только сама изменилась, но и по-другому начала ощущать жизнь. Нюх обострился, точно у гончей. Глаза зорче стали. Горизонт расширился. Небо выше поднялось…
Вчера вечером приходил Михаил. Марина сделала вид, что не замечает его удивления при взгляде на ее макияж, на домашнюю одежду. Макияж она попросту не успела смыть. Задержалась на работе, а накануне пообещала приготовить столь любимые Юркой сырники. Успела только душ принять, и к плите. За своим телом она теперь следила дотошно.
Подумать только, читала Марина во взгляде покойного мужа — это она его так про себя называла, — его жена — он отчего-то упорно называл ее женой, живя при этом с другой женщиной, — была на кухне в платье-рубашке! Для рубашки — длинном, а для платья — несколько коротковатом. Он так уставился на ноги Марины, словно впервые их увидел. Одно слово — кобелино!