Брошенная
Шрифт:
— Не пыхти, сестра! — стала успокаивать ее Вика. — Что плохого, если человек добросовестно делает свое дело. Недавно ты целую речь произносила в защиту людей увлеченных. А выходит, они хороши лишь до тех пор, пока тебя лично своей дотошностью не задевают?
— Значит, они друг другу не понравились, — сделал вывод Гарик.
— Или понравились, но не хотят в этом признаваться, — хихикнула Вика.
Марина демонстративно отвернулась и с преувеличенным интересом стала читать книгу, которую отложила Вика. Отчего-то плохо вникалось в смысл прочитанного. Перед ее глазами стоял суровый лик Нестеренко, его раздражение и досада, да что там досада, его плохо прикрытое смятение, когда он встретился глазами с Мариной… Видно, какая-то женщина оставила глубокий след в его душе от своих длинных наманикюренных ногтей. И чем-то, наверное, ее напомнила ему Марина…
— Гарик, а откуда он взялся? — продолжала расспросы Вика. — Невооруженным глазом видно, что он не местный. В нем еще видны повадки цивилизованного человека.
— Приблудился, — пошутил тот. — Мне его ребята порекомендовали: мол, честный, работящий, но после серьезной жизненной травмы желает находиться где-нибудь подальше от людных мест. У меня таких мест и не было, разве что эта база, но на ней в сезон — столпотворение. Объяснил, что если он сможет четыре месяца таки потерпеть человеческое общество, остальные восемь будет жить как Робинзон. Может, одна-другая Пятница поблизости появится, а так — никого. Он согласился, и второй год у меня и директор базы, и охранник, и сторож, и, кажется, столяр, потому что сам все ремонтирует. Марина могла бы заметить, что в этом году на подготовку базы мы истратили втрое меньше обычного…
— Я заметила, — сухо отозвалась Марина.
— Но так тоже нельзя, Гарик! — возмущенно проговорила Вика. — Значит, кто везет, того и погоняют. Неужели у тебя такая бедная фирма, чтобы человека задаром эксплуатировать?
— Зачем задаром, — смутился Гарик, — я ему частенько премию подбрасываю, оклад увеличил.
— Как же он весь год живет на базе? — задумчиво проговорила Марина. — Она ведь не отапливается.
— Построил себе домик с камином, из местного камня, в нем и живет. В качестве дров плавник использует. А то, что он в человеческом обществе не нуждается, так это его проблемы, не так ли?
— Семьи у него нет? — продолжала расспросы Вика.
— Если и есть, то мне о ней ничего не известно, — пожал плечами Гарик. — По документам дети у него не прослеживаются. В графе «семейное положение» пишет холост.
— Вроде еще не старик, — поддержала разговор и Марина, которая не могла долго злиться и тоже заинтересовалась этим странным отшельником.
— Ты имеешь в виду его седые виски, потому говоришь так осторожно — не старик? — усмехнулся Гарик. — Да если хочешь знать, ему всего тридцать шесть лет.
— Что ты говоришь! — ахнула Марина. — А я бы ему дала все сорок шесть.
— Значит, жизнь шандарахнула его как следует.
— Я думаю, в его жизни есть какая-то тайна, — предположила Виктория.
— Сестрички — романтики! — ухмыльнулся Гарик. — Сейчас вы придумаете ему роковую любовь, безумную страсть, дуэль или еще что-то в этом же роде.
— Зря ты и меня к романтикам причислил, — не согласилась Марина. — Я думаю, что разгадка здесь гораздо проще: он просто бывший зек, а что может с человеком сделать зона, не стоит и гадать.
Марина выпалила это и смутилась: Тимофей в ее душе все же оставил свой след. Она, наверное, теперь всех мужчин будет оценивать именно с этой позиции: был он судим или нет?
— Зек? — У Гарика округлились глаза. — Откуда ты это взяла?
— Велосипед мне изобретать не понадобилось, не волнуйся. У него татуировка на плече.
— Татуировка! — Георгий облегченно расхохотался. — Глупая женщина. Наколка наколке рознь. Та, что у него на плече, наколка десантников. Спецподразделение.
— Он служил в десантных войсках? А откуда ты знаешь?
— Документы смотрел. Я, между прочим, всегда это делаю, когда людей на работу принимаю, — отчего-то рассердился он. — Так вот, к твоему сведению, он майор запаса, а вовсе не какой-то там зек!
Вика с сочувствием поглядела на сестру: обжегшись на молоке, на воду дует!
А Марина мысленно огрызнулась: тебя бы на мое место. Поневоле начнешь перестраховываться. Понятное дело. Не могут же все мужчины России непременно иметь уголовное прошлое… Да и при чем здесь Нестеренко? Он живет себе в этой курортной глуши и с Мариной будет видеться раз в сто лет. Будь он и судимым, ей-то какая разница!
Однако что же тогда в прошлом у Нестеренко? Чего это он сам себя добровольно заключил в монастырь? Персональный. На одного человека. Неужели он в женщинах не нуждается?
Марина подумала так и одернула себя. Отчего она решила, что у него нет женщины? Разве не может быть среди коренных жителей этого приморского поселка одиноких разведенок? Или вообще девушек, не выходивших замуж? Наверняка какая-нибудь из них ходит к нему в пресловутый домик с камином.
Марина мысленно посмеялась над собой: «А тебе-то какое дело! Посторонний человек. То ты готова чуть ли не прибить его, то размышляешь, с кем он спит!»
— Послушай, Гарик, — вдруг вспомнила она и даже испугалась: малознакомый мужчина волнует ее больше, чем собственный ребенок! — А где мой Юрка?
Тот переглянулся с Викой, и оба расхохотались.
— Надо же, как этот принципиальный спасатель заморочил голову моей сестре! — притворно возмутилась Вика.
Но Гарик понял, что Марина действительно волнуется, и успокаивающе похлопал ее по руке:
— Иван Витольдович сети проверять поехал, и твой сынок с ним напросился.
— Меня уже никто и не спрашивает! — возмутилась Марина.
— Ты же мне его доверила, — напомнил Гарик, — вот и отдыхай, раз я за парня отвечаю.
Глава 18
Гарик уверял ее, что Нестеренко сам приведет Юрку, но Марина все-таки решила пойти навстречу. Она понимала, что с ее сыном ничего не случится, но подспудно ее точила мысль: а что, если этот бывший десантник подумает, будто она еще и как мать никудышная?
А что она «еще»? Вот уж накрутила! Права Вика, задел ее этот спасатель. Она и не могла точно определить для себя, чем именно. То ли своей неестественной суровостью, то ли безразличием… С некоторых пор Марина стала привыкать к вниманию мужчин. Конечно, она могла быть не в его вкусе, но уж брезгливости-то в любом случае не должна была вызывать! Словом, правы те, кто утверждает, что сильнее всего задевает нас не интерес, а равнодушие к нам, таким особенным, таким неповторимым! «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей!» Лучше классика не скажешь.