Брошенная
Шрифт:
Она могла бы пойти по берегу в купальнике — все женщины ходили по пляжу именно так, но надела длинную ситцевую юбку, блузку-топ и свою элегантную шляпку из итальянской соломки. Все говорили, что этот наряд ей к лицу. Марине хотелось — уж себя-то чего обманывать! — чтобы в холодных серых глазах некоего директора базы хотя бы промелькнул огонек интереса к ней. Ведь Она так недавно обрела свой новый облик, не сразу привыкла, что в нем она производит впечатление на сильный пол, а привыкнув, уже не хотела отвыкать…
Пусть у нее небольшие глаза и, наоборот, большой рот, но уж к фигуре претензий быть не должно. Марина видела, как ее жадно оглядывают даже совсем молоденькие ребята.
Может, Иван Витольдович — импотент? Не в обиду будь ему сказано — он ведь мог и пострадать на работе.
Мало ли где в армии может использоваться радиация!.. Или он получил какой-то очень сильный стресс. Не в этом ли и есть его тайна?
А с другой стороны, разве стал бы он так явно презирать женщин? Скорее, презрение свое старался замаскировать…
Еще кое в чем ее испортил Тимофей — она теперь мужчин оценивает прежде всего в части секса. Тайна? Значит, секс или отсутствие такового… Дура вы, Ковалева!
Вика вслед ей сказала:
— Ты собралась словно не за Юркой, а на сцене выступать.
Молчи, малявка! Сестру обидели… невниманием! Она и сама не одобряет поспешности, с какой отправилась изымать своего сына у человека, которого как женщина совсем не интересует. Понятно, такой человек не должен находиться рядом с ее ребенком!
Лодки Нестеренко поблизости не было, и Марина поняла, что поторопилась.
Она присела за столик летнего кафе с бутылкой холодной пепси, но пить ей не хотелось. Она сделала всего пару глотков и теперь просто бездумно глядела на ровную гладь моря.
Трудно сказать, сколько времени прошло: пять минут или пятнадцать, но когда Марина в очередной раз взглянула в сторону, откуда должны были вернуться рыбаки, она и увидела появившуюся из-за выступа скалы лодку. Юрка сидел на корме и даже не смотрел на берег, увлеченный разглядыванием того, что, видимо, лежало на дне лодки.
Рыбаки причалили, и ее сын выпрыгнул на берег, сияющий от счастья. Он размахивал небольшой сеткой с каким-то серым комком. Причем нисколько не удивился появлению матери, а тыкал в нее сеткой и частил:
— Посмотри, мама, это мне дядя Иван подарил! Это морская звезда! Настоящая!
Но, не прочитав в ее глазах ответного восторга, даже насупился от досады.
— Как ты не понимаешь!
И тут же вспомнил о человеке, который мог разделить с ним радость.
— Я покажу дяде Гарику. Ему понравится. Мама, можно, я не буду тебя ждать?
— Можно, — кивнула она и с улыбкой смотрела, как он бежит к их лежаку, разбрасывая в разные стороны ноги: точь-в-точь как Маринин папа, то есть Юркин дедушка.
Кроме директора базы отдыха «Горизонт», в лодке был еще какой-то мужчина. Он выбросил на берег сетку с рыбой и вылез следом.
— Подумай, Иван, может, ты возьмешь себе хоть что-нибудь?
— Мне ничего не надо, — махнул рукой тот.
— Смотри, чтоб потом обид не было.
Мужчина хохотнул и пошел прочь, почти такой же довольный, как Юрка. Иван Витольдович вытолкнул лодку подальше на берег и, разогнувшись, увидел Марину.
— Я хочу поблагодарить вас за сына.
— Пустяки! — Он невольно скользнул взглядом по все еще запотевшей бутылке пепси-колы, которую Марина держала в руке.
— Хотите? — Она перехватила его взгляд. — Правда, я уже отпила.
— С удовольствием!
Он нетерпеливо принял у нее из рук бутылку и тут же залпом выпил.
— Фу! Думал, умру от жажды, но на моем пути возникла добрая самаритянка.
Что такое? Бывший десантник проявляет кое-какие энциклопедические знания. Она уж было подумала, что, как в анекдоте, его единственная извилина — всего лишь вмятина от козырька.
Ладно, об этом потом. Марина поколебалась, но все же произнесла:
— Я должна извиниться перед вами за то, что нарушила ваши правила поведения на море. Но учтите, я вовсе не раскаиваюсь. И поплыла за буйки вовсе не для того, чтобы досадить вам, а потому что люблю плавать далеко и терпеть не могу постоянно ограничивать себя какими-то рамками. Мне хватило долгого сидения в четырех стенах…
Вот это она уже сказала зря. Извинилась как сумела, и иди себе! А так ее монолог прозвучал чересчур патетически, а в его глазах опять мелькнула некоторая растерянность Хоть какая-то эмоция. А то словно с манекеном разговариваешь.
— Я всего лишь выполнил свой долг. И правила поведения на воде вовсе не мной придуманы, но пока я слежу за порядком на вверенном мне участке…
Господи, у нее даже зубы заболели от его официоза!
— Понятно. Значит, пока я здесь, поплавать вволю мне не удастся?
Он лишь пожал плечами.
— Хорошо, постараюсь впредь не нарушать! — Она тоже будто отрапортовала и повернулась, чтобы уйти.
— Минуточку! Погодите, э… Марина Алексеевна!
Она остановилась.
— Могу я пригласить вас в кафе? На мороженое.
Она ждала от него чего угодно, но такого! Чего это вдруг он снизошел? Марина с трудом удержалась от ехидного замечания, прямо рвалось с языка что-нибудь вроде: наши отношения и так не слишком теплые. Но подумала, еще воспримет эти слова как намек на то, что ее следует пригласить на что-нибудь горячительное.
Марина не нашла ничего лучше, как уточнить:
— Вы приглашаете меня в кафе?
— Должен же я как-то компенсировать выпитую воду.
Да, речь у него еще та. Сплошной газетно-чиновный слог. Это тебе не Тимофей с его стихами. Так и хочется вытянуться по струнке и сказать; «Есть!»