Брусилов
Шрифт:
Сведений об австро-венгерских войсках было мало. Знали только, что граница прикрыта пехотными заставами. Но в первый же день продвижения к границе австрийская кавалерийская дивизия на левом фланге армии у Городка (Подольского) атаковала 2-ю сводную казачью дивизию.
Вот описание этого боя, данное его участником: «В начале четвертого часа, когда артиллерийский, ружейный и пулеметный огонь противника достиг наивысшего напряжения, со стороны леса показались разомкнутые австрийские конные части, идущие в атаку на м. Городок… В полном порядке, отчетливо вырисовываясь на фоне желтого поля синими мундирами и красными чакчирами, стройными разомкнутыми линиями, одна за другой приближались венгерские гусары к нашим пехотным позициям… Приблизительно на глаз можно было определить, что шла в атаку конная часть, силою около бригады. Наша пехота молчала… Расстояние становилось все меньше и меньше, австрийцы приближались, сохраняя полный порядок. Артиллерия противника и его
10
Солдаты 60-го пехотного Замосцского полка (авт.).
Кавказские казаки под начальством генерал-майора Павлова ударили по бегущим во фланг. Лишь остатки австрийской дивизии смогли уйти за Збручь.
Отметим одно обстоятельство: упомянутый генерал Павлов в годы гражданской войны стал одним из командующих белогвардейской конницей. Кроме него, в армии Брусилова начинали войну и другие вожди будущей контрреволюции. Генерал-квартирмейстером штаба 8-й армии (по-нынешнему начальником оперативного отдела) в начале войны был не кто иной, как А. И. Деникин. 12-й кавалерийской дивизией командовал А. М. Каледин, а 48-й пехотной дивизией — Л. Г. Корнилов. Всех этих генералов — впоследствии столпов «белого движения» — Брусилов хорошо знал до войны и имел возможность изучить их качества в боевой обстановке. Так, к примеру, Деникина он аттестовал как выказавшего «отличные дарования боевого генерала». Тем более разителен решительный разрыв Брусилова с этими людьми в годы гражданской войны. Но об этом в свое время.
В три дня войска 8-й армии достигли государственной границы и 7(20) августа пересекли ее. По этому памятному поводу командарм издал приказ, в котором говорилось: вступив в Галицию, русская армия начала освобождение территории, испокон веков, со времен Киевской Руси, населенной русскими людьми, попавшими под власть иноземных захватчиков. Генерал утверждал, что ради этого освобождения русское правительство и начало войну. Он, конечно, искренне верил в справедливость своих слов, но нам, знающим ныне истинные цели войны, гораздо более важен призыв Брусилова к солдатам, выдержанный в лучших традициях русской армии, армии Суворова и Кутузова. Обращаясь к подчиненным, Брусилов требовал от них высоко держать честь русского солдата, относиться дружественно к местному населению. Русский солдат, подчеркивал Брусилов, для мирного жителя, к какой бы он народности ни принадлежал, тем более для родного по крови галичанина, не враг — защитник. «Я выражаю полную уверенность, — говорилось в приказе, — что никто из чинов, имеющих честь принадлежать к армии, не позволит себе какого-либо насилия над мирным жителем и не осрамит имя русского солдата. С мирным населением каждый из нас должен обращаться так же, как это было в родной России».
Поначалу противник не оказывал войскам 8-й армии серьезного сопротивления, и они быстро продвигались в глубь Галиции. За корпусами последовал и штаб армии. Ехали на автомобилях. Сначала мало что вокруг говорило о войне, но у границы картина стала меняться: попадались опрокинутые телеграфные столбы, разрушенные постройки.
Пересекли границу; куда ни кинь взгляд, желтели неубранные поля — война помешала жатве. Теперь встречались и пожарища; дотла, к примеру, сгорел Гусятин, и командарм не мог добиться, кто и по какой причине сжег его. Галицийские крестьяне, по внешнему виду мало отличавшиеся от хорошо знакомых Брусилову «малороссиян», встречали русские войска приветливо.
Боевые действия носили характер быстротечных столкновений. 10(23) августа при движения от реки: Серет к реке Стрыпе вновь отличалась 2-я сводная казачья дивизия. Вот описание очевидца: «На широком аллюре, подымая густые облака пыли, развертывается Донская бригада и идет в атаку. Стук копыт и бряцание оружия заглушают звуки стрельбы. Нервы приподняты. Впереди на фоне леса, подымаясь на
Противник не стал обороняться ни на реке Серет, ни на реке Стрыпе: австро-венгерское командование не ожидало, что русские смогут так быстро сосредоточить крупную группировку войск на левом крыле Юго-Западного фронта, и не имело здесь достаточных для упорного сопротивления сил. Поэтому 3-я армия Рузского и 8-я армия Брусилова стремительно двигались на Львов и Галич. На реке Коропец 12(25) августа австрийцы попытались задержать войска Брусилова, но были разбиты и отброшены. По этому поводу в оперативной сводке штаба 8-й армии от 14(27) августа говорилось: «Наши войска дрались отлично, расстроенный противник в беспорядке отступил в направлении Галича; местность западнее реки Коропец покрыта трупами, зарядными ящиками, вьюками, оружием, брошены 4 австрийских орудия». Командарм вполне имел право заявить, что вверенные ему войска в этом первом сражении «проявили присущие русскому воину храбрость и самоотверженность».
За 8 дней беспрерывного марша 8-я армия продвинулась на 130–150 километров и развернулась, теперь уже в полном составе, на фронте в 45 километров. Впереди у нее виднелась заманчивая цель — Галич.
Тем временем австрийское командование страшно встревожилось развитием событий в Галиции, и тревога эта возрастала по мере продвижения 3-й и 8-й армий. Помимо крупных потерь в людях и материалах, помимо утраты значительной территории, наступление этих русских армий могло иметь серьезные стратегические последствия для всего фронта. Австрийские войска начали сопротивляться упорнее. Но соотношение сил все еще оставалось не в пользу противника; 13–15 (26–28) августа на реке Золотая Липа 3-я армия нанесла поражение австрийцам; но положение Рузского стало сложным, и 8-я армия (139 тысяч бойцов при 472 орудиях) по приказу командования поспешила на помощь соседу.
С рассветом 15(28) августа, оставив 24-й корпус заслоном у Галича, Брусилов повел остальные корпуса ко Львову. Девятнадцать часов длился марш, и было пройдено более 50 верст. С утра 16(29) августа движение продолжалось, и около полудня при подходе к Рогатину на реке Гнилая Липа войска Брусилова вступили в бой.
Этот фланговый марш казался Ломновскому и другим офицерам штаба весьма рискованным, но командарм провел его безукоризненно. Высшей похвалы заслужили войска: марш был исключительно тяжелым.
Три дня — 16–18 (29–31) августа — на реке Гнилая Липа шло ожесточенное сражение. План Брусилова состоял в том, чтобы атаковать противника двумя корпусами (12-м и 8-м) и связать его с фронта, в то время как 7-й корпус, перейдя реку, должен был отбрасывать левый фланг австрийцев к югу, отрезая его от Львова.
О форсировании реки войсками 7-го корпуса мы имеем яркое свидетельство полковника Черныша. Вот оно: «Через широкую, болотистую долину от Янчина дорога и переправа шли лишь по длинной гати, которая жестоко обстреливалась. Тогда начальник 34-й дивизии ген.-лейт. Батышев, командир бригады, ген.-майор Котюжинский, командиры батальонов 135-го Керчь-Еникальского полка, полковники Файдыш и Рагозин, командир батальона 133-го Симферопольского полка, подполковник Овечин вышли вперед цепей и скомандовали: «В атаку! Вперед!» Видя свое начальство впереди, как один поднялись и неудержимо двинулись вперед цепи симферопольцев и керченикальцев. Шли так около версты по болоту и вброд через Гнилую Липу… дошли до позиции противника и ворвались в нее. Австрийцы на захваченном участке были большей частью взяты в плен, более 1000 человек, со знаменем 50-го австрийского полка и много пулеметов».
Из офицеров, участников этой необычной «ударной группы», был убит полковник Рагозин; генерал Батышев и полковник Овечин, будучи ранены, из цепи не ушли. Потери солдат были невелики.
Командарм-8 сумел претворить свои планы в действительность с необходимой решительностью и настойчивостью. Противник сопротивлялся упорно, но 18(31) августа в полном расстройстве, бросая оружие и обозы, побежал. В этот день Брусилов доносил в штаб Юго-Западного фронта: «Трехдневное сражение отличалось крайним упорством, позиция австрийцев, чрезвычайно сильная по природе, заблаговременно укрепленная двумя ярусами (окопов), считавшаяся, по показаниям пленных офицеров, неприступною, взята доблестью войск…» Войска взяли много пленных, среди них одного генерала, три знамени и более 70 орудий. Только у Галича на поле боя осталось около 5 тысяч убитых австрийских солдат и офицеров.