Брюки мертвеца
Шрифт:
— Уже бегу, Саймон. Привет, Марк, давно не виделись.
— Привет, — говорю я, вдруг вспомнив, откуда знаю ее.
Мы находим уголок, и я спрашиваю:
— Как там ее имя?
— Ужасные Последствия, да, это она, — и мы по-ребячески хихикаем. Она получила это имя из-за телевизионной рекламы моющего средства для посуды. Шикарная хозяйка стоит перед раковиной полной посуды и восклицает: «Я люблю вечеринки, но просто ненавижу ужасные последствия». Ужасные Последствия приходила под конец вечеринки. Можно было найти ее на диване, или смотрящей
— Жила со своей мамой и не хотела приходить домой как можно дольше, — заявляет Больной, — трахал ее?
— Неа, — говорю я. Однажды целовался с Ужасными Последствиями, но только и всего. — А ты?
Он закатывает глаза с выражением «не задавай глупых вопросов». Я настоял, что не останусь дальше пить, слишком взъебан джетлагом. Должен бы чувствовать себя ретро-неудачником, но быть тут — странно приятно, здесь, в Лите, с Больным.
— Ты часто в дороге?
— Свадьбы, похороны, Рождество... Так что да, часто.
— Слышал, что случилось с Никки? Или Дайэн?
Его глаза расширяются:
— Так они реально провернули с тобой этот номер?
— Ага, — признаюсь я, — прости за фильм. Хуй знает, что они сделали с исходниками.
— Бросили их в костер, несомненно, — а потом внезапно разражается сильным смехом. — Вот они мы, два мошенника из трущоб Лита, обчищенные, как тупые пезды, двумя хладнокровными буржуазными девчонками. Мы никогда не были такими умниками, как представляли, — и уныло спрашивает: — Слушай... Бегби упоминает обо мне?
— Мимолетно, — говорю.
— Я никогда этого никому не говорил, но я навестил мудилу в больнице; после того, как машина сбила его, когда он погнался за тобой, — он прочищает свое горло. — Он был без сознания, в какой-то ебаной пьяной коме, я высказал пару правд в его овощное рыло. Ты никогда не угадаешь, что случилось дальше.
— Он очнулся из комы, схватил тебя за кадык и вырвал его?
— Кстати, блять, почти. Подонок открыл свои глаза и сжал мою руку. Я обосрался. Эти глаза были как пламя Аида.
— Еб твою...
— Он опять расслабился в кровати, закрыв глаза. В больнице мне сказали, что это рефлекторная реакция. Потом, через пару дней, он очнулся.
— Если бы он был в коме, он бы и слова не понял, — улыбаюсь я, — и если бы он хотел, ты бы уже давно был мертв.
— Я не уверен, Марк. Он маньяк. Будь осторожен. Я рад, что больше не связан с ним никак. У меня были личные страдания из-за этой амебы.
— У меня кое-что есть для тебя. Он хочет вылить наши головы из бронзы.
— Нихуя.
Я делаю большой глоток лагера и медленно ставлю стакан на стол:
— Не убивай гонца.
Голова Больного медленно прокручивается с полузакрытыми глазами:
— Я и близко не подойду к этому ебаному психу!
Песня «Honaloochie Boogie» группы «Mott the Hoople» звучит из маленького радио; ни один из трех мужчин не может поверить, что они все стоят в одной комнате. Друг-художник дал Фрэнсису Бегби студию на чердаке, находящуюся на задней улице от склада рядом с Броутон Стрит. Несмотря на обилие естественного света, падающего в комнату сквозь стеклянный потолок, две пары нетренированных глаз, принадлежащих Рентону и Больному, сканируют место, будто маленький, грязный завод. Тут печь, ассортимент промышленного оборудования, два рабочих стола, ацетиленовые горелки и канистры с газом. Стенные стеллажи со стройматериалами, на некоторых из них отметки, что они ядовитые или воспламеняющиеся.
Затянувшийся зевок сигнализирует Рентону о джетлаге из-за долгого перелета. Больной явно недоволен, он поглядывает то на дверь, то время на телефоне. Он пришел из-за того, что Бегби может как-то повлиять на проблему с Саймом. Уже чувствуется, что это ошибка.
— Где Спад? Небось, на пути с ебаной скамейки из Пирлиг парка, и, конечно же, именно он опаздывает!
Рентон замечает нервозность Больного в присутствие Бегби. Он не обращает на него внимания, после того, как небрежно пожимает ему руку и кивает.
— Никто не в курсе новостей о Втором Призере? — спрашивает Рентон.
Больной пожимает плечами:
— Я предполагал, что он упьется до смерти, или, что еще хуже, встретит хорошую девушку, остепенится и потеряется в мире детских раскрасок, — улыбается Рентон. — Он был слегка повернут на религии, когда я в последний раз его видел.
— Какая досада, — говорит Франко, — я собирался назвать экспонат «Пятеро Парней». Хотел изобразить вояж, в котором мы побывали вместе.
Это было очень не в стиле Франко: слово вояж мгновенно вызывает обмен сомневающимиеся переглядывания Больного и Рентона. Фрэнк Бегби улавливает это и собирается что-то сказать, но заходит Спад. Рассмотрев его лохмотья, расплывшуюся фигуру, Рентон чувствует, что усталость испаряется. Его движения поначалу осознанные, но затем превращаются в короткие, неконтролируемые спазмы.
— Вот и он, — объявляет Больной.
— Боль... Саймон... давно не виделись. Привет Марк, Франко...
— Привет, Спад, — говорит Рентон.
— Извините, что опоздал, ребята. Франко, приятно тебя видеть. Последний раз виделись на похоронах твоего мальчика? Было ужасно грустно, да?
Рентон и Больной снова переглядываются: очевидно, это была новость для них обоих. Франко, тем не менее, остался невозмутимым:
— Да, Спад, рад тебя видеть. Спасибо.
Спад продолжает болтать, пока Рентон и Больной пытаются понять, на какой он наркоте:
— Ага, прости, что опоздал, мужик, я, типа, встретил этого парня, Дэви Иннса, ты не знаешь его, Франко, Джамбо, но хороший парень, знаешь...