Брюки мертвеца
Шрифт:
— Доброе утро! Ты храпел!
Что, блять, сказать? Почему Эдинбург? День рождения Юарта в «Кабарет Волтари». Конрад, который выглядит более счастливым из-за нового трека, хотя он и не дает мне его послушать, к моему удивлению, вызывается прийти и сыграть. Конечно, я слишком поздно понял, что сделал он это нарочно, чтобы сыграть горячий микс мощной хаус-музыки и всех взорвать, унизив Карла перед своими же. Сработало. Молодой голландский маэстро забирает всю славу, пока Карл, кислый и под завязку забитый кокаином, уходит со своим другом
Снежок. Водка. Экстази: я, блять, ненавижу себя. Она намного младше, чем я. Но была достаточно развратна, и я потерял себя. Еб твою мать, некоторых вещей я не делал с тридцатника!
Несколько недель назад я получил подтверждение, что чист. Все так же ничего не слышно о Вики с момента инцидента, хотя я хотел связаться с ней и извиниться. Я просто должен сделать это, даже если она уже и забыла про меня. Не так просто взять телефон: просто смс «прости, что заразил тебя» не может быть последним, что я ей скажу.
Теперь я делаю то, что, блять, умею лучше всего: соединяю херовую ситуацию и тупое решение. Эмили — мой ебаный клиент. Я вылезаю из кровати и надеваю отельный халат, к счастью, висящий поблизости.
— Куда ты идешь? — спрашивает она. — Давай закажем завтрак в комнату. Вся эта ебля разжигает такой аппетит!
— Я правда польщен, что я твой «сын проповедника», Эмили, но мы не можем это продолжать...
— Что за хуйню ты несешь?
— Дасти Спрингфилд: «Сын Проповедника». О единственном парне, который смог заполучить девушку, которая играла за другую команду.
Эмили откинула свои темные волосы. Выражение ее лица недоверчивое.
— Ты правда веришь в то, что песня про это?
— Да. О лесбиянке и о тайном гетеросексуальным романе «с единственным мужчиной, который может научить ее...»
Громкий, ироничный смех извергается откуда-то из ее нутра.
— Ну да, только ты меня ничему не научил. Еб твою мать, Марк, у меня были парни раньше! Не льсти себе, — хихикает она, — Старр только вторая девушка, с которой я встречаюсь, — и ее нижняя губа начинает дрожать, когда она осознает вину.
Ебать. Как всегда, переоценил себя. Я все еще верю — несмотря на все, что говорит мне против этого — каждая женщина в мире способна влюбиться в меня. И что, возможно, им приходится бороться со своими желаниями. Это мировоззрение, можешь называть это заблуждением, одно из самых величайших способностей. Конечно, обратная сторона этого — я склонен манипулировать.
— Так это лишь фаза?
— Ой, отъебись, Марк. Сколько тебе лет? Шестнадцать? Это называется жизнь. Называется 2016. Я не разделяю сексуальных партнеров по полу. Если мне кто-нибудь нравится, я сплю с ним. Ты — интересный мужчина, Марк, не обесценивай себя,
— Да, но он съебался сразу же, как вырос, — напоминаю я ей.
— Тебе надо снова больше думать о музыке, Марк. Ты был увлечен ей. Теперь ты можешь слушать миксы, которые тебе отправит любой мудак с двумя с половиной подписчиков. Ты ищешь следующую звезду, вместо того, чтобы дать музыке вести тебя.
Она настолько права, что это, блять, пугает.
— Я знаю это. Но я старая пизда, и выгляжу смешным, прячась в тени клуба, набитого детьми.
— Ты думаешь, я ребенок?
— Нет, конечно, нет. Но я ровесник твоего отца и твой менеджер, плюс ты в отношениях, — говорю я, и внезапно думаю не о Старр, а о Вики, и пытаюсь перестать думать.
— Ой, не надо кормить меня этим дерьмом.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Я рад, что кусочки нашего существования переплелись под сокрушительными плитами забвения, но...
Палец Эмили ложится поперек моих губ, заставляя меня замолчать.
— Пожалуйста, Марк, не надо речи у смертного одра стареющего парня; всегда грустное и утомительно наблюдать за превращением секса в смерть.
— Как много старых парней у тебя было? — сразу же жалею, что спросил об этом.
— Намного меньше, чем было у тебя было молоденьких девушек, с которыми ты выскальзывал из клубов.
— Уже давно не было. И я не сплю с клиентами: так просто не правильно, — утверждаю я, опрометчиво добавляя: — И Майки убил бы меня.
— И что, блять, мой папа сделает? Мне двадцать два, еб твою мать! Ты такой же странный, как и он!
Ебаный Иисус, я больше, чем в два раза старше.
— Думаю, что много чего, — представляю я, и иду в ванную за электрической бритвой.
— Так не говори ему, — кричит она, — и я не скажу твоему папе. У тебя же есть папа — я имею в виду, он все еще жив? Он уже, наверно, древний!
Я тащу бритву по лицу. Смотрю на свое отражение в зеркале: пустой дурак, который так ничему и не научился.
— Да. Мой отец постарее будет и более хрупкий, чем раньше; он — хитрый жук, но все еще держится.
— Что бы он сказал, если бы узнал, что ты спишь с кем-то, кто годится тебе в дочери?
— Спал в прошлом, однажды, в пьяной суматохе, — подчеркиваю я. — Он бы не гордился мной, но ему же давно пофиг на то, что я делаю.
— И моему папе, должно быть, тоже. Это жутко.
— Он просто хочет лучшего для тебя, потому что волнуется за тебя, я это вижу.
Я не могу поверить жалким словам, которые слабенько выпадают изо рта, или в то, что я защищаю Майки, которому я, очевидно, не нравлюсь. Я только что трахнул его девочку всеми способами, а теперь почти хочу сказать ей, чтобы она хорошо училась или что она наказана.
Я появляюсь из ванной и, к счастью, мой телефон звонит и мне необходимо ответить, так как это Донован Ройс, промоутер «Электрик Дейзи Карнивал» в Вегасе, который никогда не перезванивает.