Брюки мертвеца
Шрифт:
— Смешно видеть тебя снова в Лите, Сайхмин, — говорит она.
Не могу вспомнить имя Велотренажера, но помню, что был единственным на сортировочной станции, кто общался с ней с у-в-а-ж-е-н-и-е-м.
— Привет, красавица, — говорю я вместо ее прозвища, целуя в щеку.
— Сумасшествие тут, да? — заявляет она высоким пронзительным тоном. Я клянусь, аромат протухшей спермы всех больных членов, которые она когда-либо сосала, веет с космической силой. Хотя у меня и нет намерений присунуть ей, я рад видеть ее. Этот Кубок возвышает каждый опыт; я пишу сообщение Рентону:
Как Ибица? Велотренажер на охоте на
Я смотрю на ее компанию, пытаясь рассмотреть, есть ли там хорошая вагина, но эта знакомая токсичная потребность сочится из нее, как радиация из жертвы Чернобыля, и мне нужно съебать. Пока она отвлечена банальными перепалками с группой, я беру все в свои руки и разговариваю с девушкой с красивым овальным лицом, которая, похоже, стоит с краю группы. Несмотря на очевидное безумие, она очень пьяна и одета в смехотворно облегающее мини-платье. Выходя в таком виде, женщина заявляет себя сумасшедшей развратницей.
— Твое платье идеально. — Оно не оставляет практически ничего для воображения, но все равно притягивает внимание. Выигрышное комбо.
— Сегодня особенный день, — говорит она, удерживая мой взгляд и улыбаясь.
Мои яйца начинают трещать.
— Ты ходила?
— Неа, не было билета.
— Это фигово. Хороший день.
— Уверена в этом, — улыбается она снова, подогревая мое либидо ослепительной белоснежной улыбкой и темными глазами. — Я смотрела по телевизору.
— Знаешь, то, что я хочу сделать сейчас — расслабиться с парой банок пива и посмотреть игру по телевизору. Мне уже надоели толпы, — заявляю, смотря на хаос вокруг и избегая голодных глаз Велотренажера.
Она смотрит на свой беременный живот.
— Да. Мне тоже.
— Я бы пригласил тебя к себе, но я живу в Лондоне. Тут ради игры и навещаю семью...
— Пошли ко мне, если хочешь, я живу на Халмайрс Стрит, — она указывает на конец улицы, — у меня есть пиво и вся игра на «Ютубе». Мы можем посмотреть ее на телевизоре.
Я киваю на ее беременный живот.
— Твой парень не расстроится?
— Кто сказал, что у меня есть парень?
— Не из форточки надуло же, — улыбаюсь я.
— Может быть, — говорит она, пожимая плечами. — Секс на одну ночь в Магалуфе.
Мы ускальзываем от группы Велотренажера и проползаем через толпу к ее дому. В начале она мне не позволяет трахнуть ее. Мы смотрим первый гол Стоукса, потом перематываем до эйфорических последних десяти минут. Я глажу ее живот, но останавливаюсь, когда вспоминаю о подобном увлечении моего отца беременным животом Аманды, моей бывшей, когда она носила Бена. Говорил же уебку, чтобы он хотя бы подождал до рождения ребенка, прежде, чем, блять, трахнуть ее.
В любом случае, мы обнимаемся, в конце концов она сдается и мы идем в спальню. Я укладываю ее на кровать и присовываю ей сзади. Давно я не трахал настолько беременную пташку, со времен моей бывшей миссис, и, должен признать, я наслаждаюсь новизной. Что-то есть в этом гротескно красивое. Мы падаем от усталости после, я бы и рад поспать, но возвращаюсь в сознание, когда все выпитое пиво пытается покинуть тебя за один раз, и моментально становлюсь бодрым. Она лежит на боку, я выскальзываю из кровати и оставляю ей записку, немного обеспокоенный тем, что не знаю ее имени. Хотя она мне его и не говорила, но все было слишком чувственно.
Ты замечательная, целую.
Точно стоит трахнуть ее еще разок после рождения ребенка.
К сожалению, она просыпается. Садится на кровати.
— Привет... ты уходишь?
— Было замечательно, было просто прекрасно встретить тебя, — говорю я, беру ее руку в свою и нежно поглаживаю, глядя в глаза.
— Увижу ли я тебя снова?
— Нет. Ты никогда больше меня не увидишь, — говорю я ей грустную правду, — так будет лучше.
Она начинает плакать, потом извиняется:
— Извини... Просто ты был таким хорошим со мной... моя жизнь — полное дерьмо. Мне пришлось перестать работать. Я не знаю, что буду делать, — и смотрит на свой живот.
Я поднимаю ее подбородок и нежно целую в губы. Моя рука лежит на ее огромном животе. Смотрю в ее мокрые глаза, позволяю своим намокнуть, вспоминая несправедливости детства. — Проблемы Первого мира. Ты — красивая женщина и ты переживешь этот плохой период и пройдешь этот страшный путь. Кто-нибудь полюбит тебя, ты — тот вид человека, который дарит любовь. Ты скоро или забудешь меня, или я останусь приятным расплывчатым воспоминанием.
Она дрожит у меня в руках, и слезы текут по ее лицу:
— Да... ну, наверное, — хнычет она.
— Слезы — это замечательные, сверкающие украшения женской души, — говорю я ей. — Мужчины должны плакать больше, я вот никогда не плачу, — вру я. Плакать вместе — проще, и я чувствую, как мои слезы текут по сигналу; богатые и обильные, вместе с соплями от кокаина. Я встаю и вытираю их. — Это редко со мной случается... Мне нужно идти, — говорю я ей.
— Но... это... Я думала, мы сделали...
— Шшшш... все хорошо, — воркую я, надевая куртку, и выхожу из комнаты, пока она разрывается громким ревом.
Я покидаю квартиру бодрым шагом и прыгаю вниз по ступенькам, довольный своей работой. Запоминающийся вход — это хорошо, но самое лучшее — это продемонстрировать эмоциональный выход, который разламывает других на части чувством потери. Это заставляет их хотеть еще больше.
Через хаос мне пришлось пройтись до Мидоабэнк, прежде чем я смог поймать такси до дома Карлотты и Юэна. Я снова оказался в кровати в шесть утра понедельника, но не мог уснуть и пересматривал игру дважды. Одну по «BBC», другую по «Sky». Британская телекомпания империалистов полна членов профсоюза со слезящимися глазами, без какой-либо претензии, мычащих, что выбранный ими рабский наряд слишком тяжел. Я звоню паре женщин в Эдинбурге, одна из них — Джилл, и трем в Лондоне, говоря им, как сильно я их люблю и что нам надо поговорить о чувствах. Листаю «Тиндер» и его нескончаемый поток лиц, пока смотрю победный гол сэра Дэвида Грея снова и снова. Самое лучшее — это проигрышные очки Рейнджеров, и то, что они не дают интервью. Это значит, что покрывать будут только «Хибс». Умники и комментаторы просто не понимают: каждый раз, когда я слышу горький ехидный тон домохозяйки, использующий термин «запятнанный», чтобы упомянуть о разрыве на поле, я чувствую, что все события слишком раздуты. Это — победа для класса, для Лита, для Банана Флэт, для итальяно-шотладцев. Я говорю это, потому что считаю «Хибс» больше итальянской командой, нежели ирландской. «Хиберния» может и значит «Ирландия», но это на латинском. Так что корни клуба принадлежат обоим, и Шотландии, и Ирландии.