Будь честным всегда
Шрифт:
— Но ведь и это нужно делать.
— Да только не сейчас, а когда время придет…
Через минуту она снова взорвалась:
— Я просто не понимаю… Здесь все дурачатся, играют в свое удовольствие, а серьезной работой никто заниматься не хочет… Не знаю, что здесь будет, когда я арендую землю. Разве я это для себя делаю?.. Здесь никто не хочет работать!..
— Я свои руки не собираюсь… — начала Белла раздраженно.
— Твои руки!.. — ужаснулась Виола. — А на что они годятся, твои руки?.. Не собираешься?!. Ты свои руки, значит, портить не хочешь! Да?.. Еще как испортишь!.. Я свои испортила — и тебе придется! Барышня боится замарать
Миши переминался с ноги на ногу. Он хотел выбраться из кладовой, но чем больше выжидал, тем мучительнее ему представлялось его положение; он не знал, чем это кончится. А если сюда вздумает войти старая дева, тогда хоть сквозь землю провались. Наконец он решился и вышел на кухню.
Виола остолбенела и уставилась на него, а Белла смеясь воскликнула:
— Господи Иисусе, я о вас и забыла! — И она повернулась к сестре: — Он как раз пришел попросить теплой воды, чтобы развести гуммиарабик, а я забыла, что он ждет в кладовой… — Подмигнув Миши, она громко рассмеялась.
Мальчик тут же оправился от прежнего смущения и всем сердцем был благодарен Белле за ее ложь: он почувствовал себя ее верным союзником.
Старая дева подозрительно посмотрела на Миши, хотела спросить: «Почему же в кладовой?», но заговорила о другом:
— Раз уж он все слышал, пусть рассудит. Скажите, дорогой Нилаш, разве я не права?
И начала многословно объяснять свои планы на будущий год, как она собирается растить кукурузу, капусту, кольраби, морковь и все, что нужно для кухни, но тогда сестрам придется взять на себя домашнее хозяйство.
— Ну что, разве я делаю неправильно? Разве не жертвую собой? Сейчас и за петрушкой бежишь на рынок и тратишь деньги, а тогда морковь будет прямо мешками, не так ли?
— Да, так, — сказал Нилаш. — Вот только морковь не сажайте, пожалуйста, целыми мешками, — это ужасная еда. У Тёрёков каждую осень покупали по два-три мешка, а я так ее не люблю, что у меня просто мурашки по спине бегают, сырую еще могу съесть, а вот тушеную… просто ужас!
Белла, взглянув на сестру, рассмеялась каким-то нервным, захлебывающимся радостным смехом. Виола только растерянно оглядывалась и никак не могла понять в чем дело.
— Ну, с вами все ясно, — произнесла она с обычной для нее грубой откровенностью. —
Белла засмеялась еще громче, и Миши почувствовал себя совершенно счастливым, стараясь скрыть улыбку, он плотно сжал губы и, опустив голову, быстро вышел.
В комнате его встретил взгляд больших темных глаз пожилой женщины, сидевшей в кресле-качалке, и у Миши сразу пропала вся веселость. Он очень боялся этой молчаливой женщины, которая иногда сидела словно неживая, уставившись в пространство отрешенным взглядом.
Сейчас он почувствовал, что эти глаза следят за ним, пристально смотрят ему вслед, провожая в комнату. Даже сев на место, он ощущал на себе этот сверлящий взгляд, и ему пришлось обернуться, чтобы убедиться, что женщина осталась в другой комнате за стеной.
А Шаника приготовил ему сюрприз: примера он не решил, а сидел и вертел ручку.
— Как, еще не готово? — в отчаянии воскликнул Миши.
Шаника спросил с ангельской невинностью:
— А как надо умножать, с последней цифры или с первой?
Миши схватился за голову.
— О господи, это ужасно! Сколько еще раз объяснять, что это все равно?! Понимаете? Все равно! Только если умножать с последней цифры, то результат нужно подвигать на одну цифру влево, а если с первой — на одну вправо!
— Понятно. И как же мне начинать, с первой или с последней?
— Это все равно.
— Ну, раз все равно, то как же мне начать?
— Начните с последней.
— Только это я и хотел спросить, а вы тут же ругаться, ну прямо как Виола.
Миши был так поражен, что только молча смотрел, как Шаника умножает. Миши ожидал, что Шаника сравнит его с Беллой, и огорчился, когда тот сравнил его с Виолой. И то правда — с таким помучаешься…
Он был очень расстроен. Борьба, которую он здесь ведет, казалась ему бессмысленной, и он заранее предвидел, что Шаника провалится и, сколько с ним не бейся, все кончится позором.
Когда они учили латынь, вошла Белла. Она не была у них с той самой ссоры, а теперь вошла так легко и просто, словно появление ее здесь совершенно естественно.
Девушка долго молчала, наводя порядок в шкафу, и, казалось, не обращала на мальчиков внимания. Но вдруг она подошла к столу, остановилась возле Миши и взяла в руки тетрадь Шаники.
— Отдай! — рванулся за ней Шаника.
Белла высоко подняла тетрадь.
— Не съем, не бойся!
— Дай сюда!
— Подумаешь, какой нежный! — Не опуская тетрадь, она посмотрела последнюю отметку.
— Двойка? — изумилась она. — Двойка!
Шанике удалось вырвать тетрадь, слегка помяв ее.
— Как я ее теперь сдам? — заныл он. — Ты ее измяла.
— Во-первых, это ты измял, а во-вторых, лучше б она была измята, да без двоек, стыдись!
— Стыдиться тут нечего, — сказал Шаника. — Контрольная была очень трудная, четырнадцать человек написали на двойки, а больше четверки с минусом никто не получил.
— Даже Нилаш?
— Только он получил пятерку — это правда.
Девушка рассмеялась:
— Правда!.. Хорошо еще, что вспомнил… Ах ты!.. — И, перегнувшись через стол, она легонько стукнула брата по голове, а Миши ласково погладила по щеке.